Александров Иван Васильевич (15.02.1932 – 18.09.2010) – член Союза писателей СССР с 1970 года. Автор четырнадцати книг стихотворений и прозы. Произведения включены в хрестоматию для школ и вузов «Писатели Орловского края ХХ века», публиковались во многих литературных журналах страны. Лауреат двух Всероссийских литературных премий: им. А.А. Фета и «Вешние воды». Почётный гражданин города Мценска и Мценского района.

Иван Александров родился 15 февраля 1932 г. в деревне Гудиловка Орловской области. «Война оборвала детство… В двенадцать лет пахал землю, косил луга, возил копны. Всякое повидал и пережил», – вспоминал поэт. Иван Александров стихи начал писать ещё в школе. Как высказывался сам поэт, ему нравилось творчество Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Владимира Маяковского, Сергея Есенина. Первая публикация И.В. Александрова появилась в 1951 г. в альманахе «Литературная Тула». И.В. Александров окончил Тульский педагогический институт, работал учителем на Алтае, служил в армии топографом. В 1958 г. он вернулся в город Мценск.

В Орловском крае Иван Васильевич Александров работал учителем, директором школы, инспектором районного отдела народного образования. В 1963 году в г. Орле вышла его первая книга – «Под- снежник». За ней – в Туле: «Земляника» (1966), «Ясень» (1969), «Анютины глазки» (1972), «Снежедь» (1974), «Жу- равинка» (1981), «Щеглы» (1991); в Москве – «Ядринка» (1976), «Живые зерна» (1977); в Орле – «Свет» (1997), «Пучок калины» (2001), «Вербные родники» (2007), «Багряные листья» (2008), «Пастушья сумка (избранное)» (2010).

Произведения И.В. Александрова публиковались в разное время в журналах «Подъем», «Москва», «Звезда», «Смена», «Наш современник», «Молодая гвар- дия», «Форум», «Роман-журнал XXI век»; в альманахах «Литературная Тула», «Поэзия», «Орел литературный»; в антологии «Час России».

После продолжительной и тяжелой болезни Иван Александров ушел из жизни 18 сентября 2010 г., поэт похоронен во Мценске.

Публикация в рубрике Слово (2022) >>>

Ясность: поэтика и прагматика Ивана Александрова >>>

Новой библиотеке — имя писателя >>>

Память >>>

Публикация в рубрике Слово (2017) >>>

---

***
Мой дед всю жизнь пахал и сеял,
Не вылезая из села:
Мол, только б матушка Расея
Светло и радостно жила.

Я горд, что он корпел упорно,
Что не жалел для нас горба,
Что зреют дедовские зёрна
В колосьях нашего герба.

***
Чудак и труженик великий,
Мой дед, чтоб я не голосил,
Пучок душистой земляники
Всегда с покоса приносил.

Я выбегал ему навстречу,
Навстречу радости самой.
А дед сажал меня на плечи
И нёс торжественно домой.

Мне вспоминается в разлуке,
Что пахли ягодой тогда
Его мозолистые руки,
Его седая борода.

Чудак и труженик великий
Шагал тропинкой луговой,
А звёзды зрели земляникой
Почти над самой головой.

***
В двенадцать лет во мне
Гудиловка
Признала дружно косаря.
В двенадцать лет меня будила
Рукою матери заря.

Я сброшу сон, как полушубок,
И заспешу на дальний луг,
Где от косьбы и бабьих шуток
Дрожало марево вокруг.

Смеялась шустрая дивчина:
— Поддай, Ванюха, огоньку!
И я сгибал упруго спину
И забывал про боль в боку.

Дымилась у меня рубаха,
Дымилась шея у меня,
А знает каждый работяга,
Что нету дыма без огня.

***
Дорога радует не всякого,
А я всю юность колесил:
То прямоезжей – на Корсаково,
То окружной – на Новосиль.

А где-то в самой середине
Моих тропинок и дорог —
В тени крапивы и полыни —
Лежал родительский порог.

И я сворачивал в глубинку
И неизменно делал крюк,
Чтоб остывающую крынку
Принять из материнских рук.

И я невольно торопился
И не жалел, что крюк — большой.
Я, видно, с детства зацепился
За этот самый крюк душой.

***
Где-то рядом громыхали пушки,
За снарядом завывал снаряд.
Мы бежали в лес из деревушки,
Позабыв про кошку и котят.

Было жутко и тревожно очень,
Муторно и горько на душе.
Я очнулся средь июльской ночи
В маленьком дырявом шалаше.

Слышу, задыхаясь от волненья,
Трётся Мурка около меня:
– Принимай, хозяин, пополненье –
Вывела сейчас из-под огня…

***
Мы рано детство потеряли
В чужой и дальней стороне.
В одной упряжке с матерями
Мы воз тянули на войне.

Нет, воз тот был не символичный,
А самый грешный и земной,
Забитый тряпками обычными
И прочей кладью избяной.

То был не воз, а просто тачка
На двух помятых колесах.
И мать, мужичка и гордячка,
И то скисала на глазах.

– А им-то легче, им-то легче? –
Я грустно в сторону глядел,
Где на родной орловской речке,
Не затихая, бой гремел.

– Ну, хорошо: давай немного,
Ещё немножко поднажмём! –
И мы, подлаживая ногу,
Тащили тачку на подъём.

Я до сих пор всё это вижу! –
Не вспоминать бы век о том,
Да спиной порой услышу:
Мол, воз-то явно не по нём.

Прости меня, судья мой строгий,
Что по-мальчишески веду.
Я до сих пор по той дороге,
По той распутице бреду.

В одной упряжке с матерями
Мы где-то там ещё бредём.
Мы рано детство потеряли,
А взрослость –
Вряд ли обретём!

***
Я мать запомнил молодою
Среди ровесниц и подруг,
Когда с граблями и косою
Спешила на заречный луг.

Я мать запомнил молодою,
Когда за плугом и сохой
Она ходила бороздою
Упругой поступью мужской.

Я мать запомнил молодою,
Когда, блуждая по войне,
Она скиталась с ребятнёю
В чужой бездомной стороне.

Я мать запомнил молодою
И зла на сердце не держал,
Когда дубасила метлою
За то, что мины разряжал.

Я мать запомнил молодою
С вязанкой радостей и бед.
Вся жизнь осталась за горою
С вершиной в девяносто лет.

***
Всю-то жизнь,
Всю жизнь по доброй воле
Нянчить от луны и до луны:
То снопы в полынном знойном поле,
То в угарной хате чугуны!

Где брала ты мужество и силу,
Из каких душевных родников?
Прежде — нас ты на руках носила,
Нынче носишь наших сопляков.

Всю-то жизнь
Бедуешь, нянчишь, носишь.
Мечешься с рассвета и до звёзд,
Чтоб тебя когда-нибудь под осень
На руках снесли бы на погост.

Боже мой, а если бы спросили:
У каких калиток и дверей
Мы при жизни на руках носили
Наших горемычных матерей?

***
Опираясь горестно о палку
И моля о благе небеса,
Краешком цветного полушалка
Утирала бабушка глаза.

Видимо, почудилось невольно,
Что продрогла церковь на ветру.
Злые люди сбили колокольню,
С луковиц содрали кожуру.

Вот бы снова Богу показаться,
Преданно взглянуть на образа.
Потому слезятся и слезятся
От раздетых луковиц глаза…

***
Умерла Гудиловка
На закате века.
Отошла родимая
На исходе дня.
Не было на свете
Дороже человека,
Не было роднее
Места для меня.

Отдышусь с дороги.
Погляжу в окошко:
На заглохшей улице
Буйствует лопух.
В памяти мяукнет
У порога кошка
И прокукарекает
У плетня петух.

Я своё подворье
Навещаю редко.
Кликну домового,
Вместе посидим.
Соберемся с духом
Да помянем предков.
Да по старой памяти
Снова загудим!..

***
Вернусь из странствий в сентябре
В свой край туманно синий,
Остановлюсь на пустыре,
Нарву пучок полыни.

Начну сбивать седую пыль
С ботинок узконосых.
А чтобы ветер не знобил,
Достану папиросу.

Я погляжу на ближний лес,
Вздохну светло и глухо.
«Видать, наводит Ванька блеск», –
Подумает сеструха.

А я-то пыль чужих дорог
Старательно сметаю,
Ступив с волненьем на порог
Отеческого края.

***
В Дубках,
Да в Лужках,
Да в Скородинке
Смешно нам о славе вздыхать.
Узнали бы только на родине,
А где-то успеют узнать.

А здесь-то в года завирухи
Протопали мы босяком.
Я с детства во мценской округе
С любой деревенькой знаком.

Я в дружбе с любой луговиной,
Приятель для каждой тропы:
Сорочий зовёт по малину,
Осинковец – по грибы.

Взойду на лесную опушку,
Присяду в тени у куста, –
Знакомая с детства кукушка
Желает не менее ста.

Здесь даже зверьё и пичуги
Считают меня земляком.
Ах, с кем не знаком я в округе? –
С любою собакой знаком.

Бывает, конечно, бывает:
В какой-то неласковый час
Звягливая Моська облает,
А Тузик мне лапу подаст.

Я встану стеною за друга,
Отдам и рубашку и честь.
Недаром судачит округа:
Мол, парень-то нашенский весь!

И мне под родительской крышей,
И мне у родимой ветлы
Не надо признания выше,
Достойнее похвалы.

В Дубках,
Да в Лужках,
Да в Скородинке
Смешно нам о славе вздыхать.
Признали бы только на родине,
А где-то успеют признать.

***
Я давно в любовь не верю,
Всё равно назло беде
Обниму холодный берег,
Свешу голову к воде.

Я украдкой поцелую
Речку Снежедь в лозняке,
Словно жилку голубую
У девчонки на руке.

***
Снова вижу матицу за печкой
И забитый в матицу крючок.
Песенкой весёлой и беспечной
Забавлялся в уголке сверчок.

Золотая бабушка Акуля,
Вспоминая молодость свою,
Медленно раскачивала люльку,
Напевала баюшки-баю.

Летним днём из молодого сада
В растворённый нараспашку дом
Затекала нежная прохлада,
Смешанная с мёдом и дымком.

Это только проблески сознанья,
Неизбывной памяти исток.
Светлые в душе воспоминанья
Будит незатейливый крючок.

Быть мне бродягою-скитальцем,
Да всегда из стороны любой,
Этим самым крючковатым пальцем
Матица зовёт меня домой.

***
Я пойду ромашковой дорожкой
В тишину лужаек и полян,
Где живёт в бревенчатой сторожке
Добрый и лукавый старикан.

Он печально встретит у порога,
Скорбно сложит руки на груди
И прикрикнет безобидно-строго:
– Заходи, пропащий, заходи!
Сколько лет не сиживал с тобою.
Где бродяжил? Честно отвечай.

Будет пахнуть водка зверобоем
И душицей с земляникой чай.

Всё представлю явственно и зримо,
Расскажу про жизнь и про людей.
– Боже мой, да ты неисправимый
И чудной, как дуб без желудей!

Обниму до хруста седоглавого:
– Будь здоров! Живи не унывай
И свою зелёную державу
Никому в обиду не давай.

Я берёзку дёрну за серёжку,
Почешу за ухом у дубка
И светло потопаю дорожкой
В детство от избушки лесника.

***
Доживает век бабуся
Не в селе, а в городке.
Всё мерещится, что гуси
Припозднились на реке.

Забелел Покров от снега
И донёс гусиный крик.
Бабка кличет: «Тега! Тега!»,
Крошит хлеб на половик…

***
Слишком долго автострада
Добиралась до села:
Ни от рая, ни от ада
Никого не сберегла.

Ни одной корявой хаты,
Ни одной живой души.
Лишь рассветы да закаты
Несказанно хороши!

Задичавшая сторонка,
Соловьиный перехлёст.
Да на взгорке остановка
По прозванию Погост.

Лучезарно светят звёзды
Невозвратных прежних лет.
Снова память до Погоста
Второпях берёт билет.

***
Где тот дремучий травостой
Лихой поры военной?
Такой дремучий и густой:
Взмахнешь — вязанка сена!

Была та буйная трава
Загадочной немножко:
Темнели тайной острова
Мышиного горошка.

Я замирал за два шага,
Робея и немея,
Перед метелкой овсюга
И пикою пырея.

Кивал головкой там и тут
Пахучий белый клевер.
Над ним стоял пчелиный гуд,
Протяжен и напевен.

Трава отчаянно цвела,
По-бабьи жировала.
Земля хозяина ждала,
Звала и горевала.

Земле хотелось щедрой быть
И верить в плодородие.
Я здесь учился жизнь любить,
Служить земле и родине.

***
Вместе пили, пели, обнимались,
Возводили дружбу, словно храм,
А потом с похмелья разбежались
По глухим углам и конурам.

Наживали, строили, творили,
Мучаясь, дерзая и горя,
А потом кощунственно делили
Пушкина и Кобзаря…

Никому в башку не приходило,
И никто не в силах объяснить:
Как же можно братские могилы
И святые мощи разделить?

Все мы, братцы, сволочные люди,
Мы всю жизнь обречены страдать:
Это мы позволили Иуде
И Христа, и Родину предать.

***
Всё смешается во мгле –
Быль и небыль.
Жил и не жил на земле,
Был и не был.

Если пылко не любил,
Страсть не ведал,
Значит, юность загубил,
Душу предал.

Если жил среди людей
Одиночкой,
Значит, был для них ничей,
Мёртвой почкой.

Если кровь и лебеду
Не отринул,
Значит, общую беду
Сердцем принял.

Если доброе зерно
В жизни сеял,
Значит, в мире заодно
Был со всеми.

Если спутники во мгле
Нам светили,
Значит – жили на земле,
Значит – были!