***
В этом мире никто не уступит,
Не спасёт, не протянет руки.
Ты не верь, что тебя кто-то любит —
Просто воду берут из реки.

После дождика радуга в поле
Воссияла небесной красой.
Есть одно утешение в боли —
Этот свет над тобою и мной.

Есть одна благодать и отрада —
Одиноко средь поля стоять.
Видеть то, что сокрылось от взгляда
И уже не вернётся назад.

Что-то шепчут забытые губы —
Только горек их выпитый мёд.
… Всё же верь, что тебя кто-то любит
И однажды к себе позовёт.
1999 г.

***
Бывают ночи — длинные, как жизнь,
Бывают годы — что одна минута.
На взлёте говорю себе: «Держись!»,
В паденье не желаю парашюта.

Красавица в манто идёт в кино
И сокращает путь свой до стардома.
Остановить мгновенье не дано —
И в пепел обращается солома.

Такие вот престранные дела
Вершатся изначально на планете.
Ко мне сегодня девушка пришла —
Не знаю лишь, в каком тысячелетье…
1999 г.

***
Объяты горы чуткой тишиной,
Звезда остановилась над Шаханом
И шлёт ему сквозь пелену тумана
Поклон от нашей матери родной.

Она глядеть любила поутру
На смутный силуэт казацкой вышки.
И вот однажды из калитки вышла
И больше не вернулась ко двору.

Свечою трепетной звезда горит,
И что она Шахану говорит, —
Нам не дано понять…
Мой брат и сёстры
И вся моя станичная родня
С немой мольбою смотрят на меня.
И я молюсь, глотая воздух острый…
1997 г.

***
На зеркале пруда две зыбких тени,
Вербы зелёной, как судьбы излом…
Полёт гусей над сонмом отражений,
Над блеском вод, принявших майский гром.

Выходит белый мельник — наш мирошник,
Сын кулака и плотник-эрудит.
Он водопад в лоток пускает мощный
И слушает, как мельница гудит.

Ты мне сказала: «Дом я не покину»,
Сказал и я, что мельницу люблю.
Её снесло. Мирошник умер в тине,
И я на хладный жернов водку лью.

В пустом жилище стонет домовой,
Никто не возвращаешься домой.
1997 г.

***
Шумны речушки — горы молчаливы.
Они, как стражи, с пиками стоят.
Морщин кембрийских мрачные извивы
Орлиный завораживают взгляд.

И мысль пронзит: средь немоты Вселенной
Напрасно счастье на земле искать.
Остановись и преклони колени
У этих недоступных синих скал.

Горам неведомы мирские страсти,
Они тебя вовек не предадут.
Как дом родной, распахнутые настежь,
Всех блудных сыновей из странствий ждут.

Однако лишним словом среди скал
Не разбуди губительный обвал.
1997 г.

***
Теченье дней неумолимо,
Тускнеет памяти стекло.
Прошло так много женщин мимо —
И слава Богу, что прошло.

Кто сей таинственный прохожий?
А, впрочем, это всё равно.
Сегодня день такой погожий,
Каких уж не было давно.

Кричит над вербами сорока,
Струится светлая вода.
Взглянёшь — и ахнешь ненароком:
Какая Божья благодать!..
2000 г.

***
В Кисловодске, на горке Согласия,
Есть один позабытый дом.
Там старуха под сенью ясеня
Проминад совершает с котом.
Изрекает он истины вещие:
«Всё проходит… Пройдёт красота».
Говорю я любимой женщине:
«Дорогая, не слушай кота.
Не гляди на старуху беззубую —
Знать, такая дана ей судьба.
Если молодость чья-то погублена —
Эта участь минует тебя.
Посмотри, как над горкой Согласия
Выткан к празднику звёздный узор.
Облетевшая крона ясеня
В срок раскинет зелёный шатёр».
2000 г.

***
Душа не призвана трудиться
И не обязана ничем.
Она — как в небе голубица,
Как звуки ангельских поэм.

Внимай ей тихо и покорно
Под знаком вверенной судьбы —
И ты услышишь голос горний
И восхитишься, что любим.
1999 г.

ВОЛК И ЧЕЛОВЕК
I.
В долине, на восходе солнца, летом,
Когда туман, клубясь, по балке тёк
И на траве, на листьях бересклета
Роса играла, – показался волк.

Он был подобен молнии – внезапен;
Поджар и сер – классический герой.
На все четыре утвердившись лапы,
На косогоре встал передо мной.

Мы обменялись взглядами, как братья,
И между нами воздух задрожал.
Припоминая древние проклятья,
Я мысленно схватился за кинжал.

Но мой соперник знал: я безоружен,
А у него отменные резцы.
Он в сумерках глухих, почуяв ужин,
Вмиг глотку перехватывал овцы.

Так мы стояли, что-то вспоминая,
Враги и братья – волк и человек.
В тумане розовом гусей кружилась стая
И улетала в двадцать первый век.

II.
Сквозь шум воды, кипящей в отдаленье,
Услышал я воинственную речь:
«Мой славный род неодолим в сраженьях,
Ему неведом страх.
Я пренебречь

Готов собою ради воли дикой
И Синих скал, где волки родились.
С дороги прочь!
Кто не владеет пикой,
Тот не казак. Раба постыдна жизнь!»

«О, брат, потише! Ты давно изведал
Крутой мой нрав на меченых боках, –
Сказал я волку с дерзостию предка
И отступил – для выпада – на шаг. –

Не узнаёшь? Я здесь водил отары,
С ярлыгою и в бурке, по горам.
Я был юнец, а ты, гяур коварный,
В засаде строил козни чабанам.

Не раз тебя свинцовою картечью
Мы угощали под собачий вой.
Ты ж ускользал. В беззвёздный тёмный вечер
Полынь парила кровью молодой…»

«Ага! – волк зарычал. – Я это помню
Я был джигит и хваткий молодец!
Я уходил от пули и погони,
И волчью хитрость знает твой отец!»

Глаза его зарделись, будто угли,
И заискрилась вздыбленная шерсть:
«Меня хранили горы и аулы,
Заветы старших: «Мужество и месть!»

«Ну, здравствуй, серый…
Грянул час победный.
Вонзи в меня жестокие клыки
И всё забудь.
Забудь, что наши деды
Дрались, как львы, но были – кунаки.

У них была особая повадка,
И нам с тобой былого не постичь.
Мы – сироты. И в этой жизни краткой
К заре последняя прильнула дичь.
Рази – и кончен пир!»

III.
Так я сказал, и волк, назад отпрянув,
Лобастой головой к траве поник.
Я тоже сел, зализывая рану
За древние грехи, как большевик.

Века над нами тихо пролетали,
Свиваясь в тонкий самолётный след.
Все преступленья, муки и печали
Струились в Лету. Было, есть – и нет…

Ушли отсюда казаки и волки,
И мачехою стала нам земля.
Мы поняли, как ныне одиноки
В долине, опустевшей без жилья.

Тогда и я завыл, завыл по-волчьи,
К нему прижавшись братскою щекой…
И – минул день. А поздней душной ночью
Исчез мой родственник, что призрак, за скалой.
Черкесск—Ставрополь—Шелковская
1999 г.