Для слабовидящих24 июня 2020 года одному из старейших писателей Орловщины Леонарду Михайловичу Золотарёву исполняется 85 лет.
Орловская организация Союза писателей России, Орловский Дом литераторов поздравляют Леонарда Михайловича с юбилеем, желают здоровья, творческих свершений и долгих лет жизни!
Вот уже 47 лет Леонард Золотарёв является членом Союза писателей России. Он возглавлял Орловскую писательскую организацию в 1986-1987годы, является основателем литературного журнала «Русское поле»; в 2018 году ему присвоено звание Почётный гражданин Малоархангельского района Орловской области.
Юбиляр и сегодня активно пишет, публикуется, принимает участие в общественной работе. В предлагаемом отрывке большого прозаического произведения автор в образной художественной форме раскрывает перед читателем прямую и нерасторжимую связь между христианским учением и духовным наследием великих русских писателей. Крестный ход от памятников Пушкину и Гоголю к Храму представляет собой путь духовного развития народа, направляющий вектор к светлой возвышенной жизни, что является главенствующей идеей в творчестве Леонарда Михайловича Золотарёва.
Леонард Золотарёв
ХРАМ СПАСЕНИЯ РУСИ
(Отрывок)
Отставая вечно, падаем и догоняем, вставая, – вот, если в двух словах, и вся история Руси изначальной. Недаром в одной из эпических историй литературных романтиков сказано, что Русь, погибающая семь раз, вставала и вновь обретала силы.
VII Собор Спасения Руси
И потёк народ по дороге к Храму – от Пушкина, от Пушкинской площади, по
Гоголевскому бульвару – справа от Сергея Александровича Есенина к Николаю Васильевичу Гоголю на пьедестале, а во дворе — к Гоголю-птице и далее к «Тихому Дону» Михаила Александровича Шолохова. Пошёл крестный ход к самому Храму Спасения всея Руси. Пошли люди с иконами и хоругвями навстречу колокольному звону, к колоколам Храма Спасителя, к призывным звонам нового звонаря Храма Спасителя Руси Дмитрия Донцова. Вот старался звонарь, вот вызванивал всякие звоны:
Московские куранты,
Ярославские звоны,
Воронежские звоны,
Орловские звоны,
Курские звоны и другие.
И призывал звонарь людей из тьмы вековечной к свету, к солнцу, к теплу, к божественной музыке колоколов.
От Пушкина – он родился тут, на Москве, а пошёл по всей России Великой. Вот из его «Капитанской дочки»: «Лошади шли шагом и вскоре стали. Сделалась метель… Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевлённым».
Но послышались где-то вдали колокола, и стали они выводить путников, заблудившихся во широкой степи, из блужданий во тьме ночи ко всему живому, к жилью, к человеческому обетованию. «Ай да Пушкин! Ай да молодец!»
От Есенина – от поэта, вознесённого народом на пьедестал, от него пошли люди по всей Святой Руси.
«Если крикнет рать святая:
Кинь ты, Русь, живи в раю!
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою!»
От Гоголя на пьедестале и от Гоголя – птицы во дворе дома, где жил когда-то граф Фёдор Толстой, приютивший писателя в конце его жизни. Это здесь Николай Васильевич бросил в камин вторую часть «Мёртвых душ», чтобы живым остаться в народе своём навсегда.
Протягивает руку «бомж» – наш современник – к Гоголю на пьедестале, как юродивый у Пушкина: «Подайте милостыню! У меня отняли копеечку!» – «У кого ты просишь, – говорят ему люди, проходя мимо. – Он же ведь самый бедный из всех русских писателей. На шинелочку так ведь и не накопил…»
А колокола Храма Спасения Руси всё звонили, звонили и призывали к себе, и крестный ход всё тёк и тёк далее, к Михаилу Александровичу Шолохову – автору «Тихого Дона» – народной эпопее о войне и мире всего свободного, казачьего рода. У любого казака всегда на внутренней крышке был портрет Иисуса Христа, Царя – батюшки и могучее слово о Родине – «За Веру, Царя и Отечество».
А от Шолохова до Храма Спасителя уже и рукой подать. Да вот же он – этот Храм Спасения Руси. Глядите! Под колокольные звоны крестный ход с иконами и хоругвями втекает в Храм Христа Спасителя. А за этим крестным ходом идёт уже другой крестный ход и ещё, и ещё. И так без конца и без края во глубине всех прошедших, да и настоящих, и будущих веков.
Встань и иди,
Спаси и сохрани.
Звоните же, звоните, звоните, колокола!
Вместо эпилога
Как призраки, колышутся где-то в высоких небесных синях белые облака, а в них живая, одухотворённая тень звонаря Никодима и его тайной любви Златы Гаврилиной.
И колокола вокруг, колокола.
В живой реальности кто же это звонит, кто бьёт в набат, призывая людей к Спасению Руси? Да кто же, – бывший алтарник Дима Донцов, а теперь звонарь кафедрального Храма Дмитрий Донцов. Это он теперь бьёт в колокола и выводит людей из тьмы кромешной к золотому сиянию куполов. Всем телом, всей душой раскачивает молодой звонарь Дмитрий Донцов главный колокол Храма Христа Спасителя, и звоны летят, летят по округе, по всей Москве и слыхать их, кажется, по всей православной Великой Руси, по всей матери России.
Колышутся призраки Никодима и Златы, то сливаясь воедино, то расходясь в облаках синего неба, формируя в белых сферах облачности лики свои в тумане времени и пространства.
И снова звучит «Песня о звонаре»:
Когда лютует стужа в январе,
Когда ветра сойдутся в дикой вольне,
Я помолюсь о бедном звонаре,
О звонаре на старой колокольне.
Мы все бредём без правды, без огня,
Мы все бредём без веры в тёмной штольне.
И за тебя, за них и за меня
Звони, звонарь, на старой колокольне.
Звони, звонарь, за бессловесный люд,
Звони, звонарь, по вещему ученью.
Пока ты есть, заутреню поют
И служат благодарную вечерю.
После того. Приобретая реальные черты, она шевелит живыми устами в такт музыке Алексея Рыбникова на слова Андрея Вознесенского из мюзикла «Юнона и авось»:
Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу.
И через паузу.
Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду.
Аминь.
Стихотворения
Зелёные деревья. Кипарис
Семеновскому Ивану Алексеевичу –
моему учителю, фронтовику
Он рисовал зелёные деревья
Со школьной парты, с юношеских лет.
И с замираньем сердца вся деревня
За ним следила, говоря: «Поэт!»
И вот уже учитель в той же школе –
Он рисовал теперь для детворы.
И годы пролетали поневоле,
И уходили целые миры.
А он всё рисовал свои деревья —
Во цвете жизни, в искорке надежд.
— Смотрите, — говорили по деревне,-
Он всё рисует, пишет для невежд.
Уж осенью дышало на планете,
А он всё рисовал в ключе своём.
— Смотрите, — говорили ему дети,-
Они ведь золотые за окном.
Он рисовал зелёные деревья!
Зима и лето – было всё равно.
— Смотрите, — говорили по деревне,-
Они ведь уже белые давно.
Да и ему виски посеребрило.
Признания – ни где-то, ни в семье.
А он всё рисовал не то, что было:
Зелёные деревья на земле!
Ушла жена. Спиною повернуло
К нему его согбенные года.
Деревня на него давно махнула,
Как и махнули прежде города.
А он всё рисовал… И вот весною
На этот его траурный абрис
Приехал ученик его с женою
И положил зелёный кипарис.
Елисеевское поле
Рядовому Василию Елисееву
Пахали поле, выпахав останки
Солдата, погребённого войной.
Дрожали письма на руках крестьянских –
Полуистлели, сделались трухой.
И всё же имя это сохранили:
«Был Елисеев… восемнадцать лет…»
На нём же рожь могучую косили,
В любви встречали не один рассвет.
Скорби же, Елисеевское поле,
Простреленная русская земля!
Не будь тебя, ещё какой бы доли
Хлебнули Елисейские поля!
Алёшня
И.А.Грачёву
Алёшня в пойме, травяной настой,
Страна ракит в берёзовом краю.
Купался тут когда-то Лев Толстой,
И я в воде алёшненской стою.
Я – русый конь в упряжке ременной,
Воз с перемётом затянуло в речку.
Какой там пряник, кнут вневременной,
Как дёрнут – оборвут, боюсь, уздечку.
Боюсь сорваться сердцем от любви,
В синяевских туманах заблудиться.
Пока мы живы, Бога не еневи!
Пока мы тут, что нам Босфор и Ницца!
По всей Алёшне от берёз светло,
По всей долине тянется туман.
Неси, Алёшня, рук моих тепло
В огромный Ледовитый океан.
Глаголы
Слова, слова, а нужно лишь одно,
Своё на вес, на цвет, на вкус и запах.
В строку улечься, в ритм войти должно –
Пружинистое, как сердечный клапан.
Твой дом – слова. Твои слова – дома.
Ты в них живёшь. Имей такую смелость,
Так обживай дома свои – тома,
Бездомным чтоб войти сюда хотелось.
В грозу любую эта крыша их,
Твои дома – людское достоянье.
Когда к тебе приходит поза, стих,
Ведь это ты молчать не в состоянье.
Глаголь же совесть! Плавь родную речь!
Цели и рань, вставай и падай снова.
Хоть каждый день клади себя на меч,
Чтоб остро было, живо было слово.
В Синяевском
Лечу – лечу на землю с поднебесья
На шорох трав, в сиреневость мою.
Вы спросите, зачем мне эти песни?
А не скажу, я просто их пою.
Я в хоры до заоблачья взлетаю,
Я – высоты, я – красоты хочу!
Всё молодой, всё в облаках витаю,
Всё молнии летучие мечу.
Мне говорят, чего тебе всё надо, –
Весь в шорохах, как липа на покров?
А я, как снег, – как вылетел из сада,
Так падаю и падаю без слов.
Живу у леса на краю
Живу у леса на краю,
С полями говорю.
И сам себе стираю,
И сам себе варю.
Моя изба старушка.
По стенке – повитель.
Считает дни кукушка,
А ночи – коростель.
Гнездо над головою,
Трава у моих ног.
Глаза на миг закрою –
Слуга себе и бог.
Такой же изначальный,
Ровесник всей земле.
То тихий и печальный,
То чуть навеселе.
Раскатываю громы,
Поля водой пою
Бывает, агрономы
Придут в избу мою:
«Ну как живёшь, Михалыч,
Как дышится тебе?
Чего там напахали
Плугами по судьбе?
Откуда всяких мошек
Над нами целый рой?
Куда людей хороших
Уносит стороной?
Какие синь-туманы
Полощут край земли,
Покуда сны-обманы
Мерещатся вдали?
И как все эти дали
Меняет влажный фронт?
Чего мы напахали
По самый горизонт?»
Сижу и стол качаю,
Слова кручу-верчу.
И громом отвечаю,
И молнии мечу.
И от раздумий жгучих
Всего бросает в жар.
Под яблоней могучей
Клокочет самовар.
Живу у леса с краю,
С полями говорю.
И сам себе стираю,
И сам себе варю.
* * *
Напомни, Родина, о храме,
Дух сотворяющем живой,
Когда талант уходит в камень,
А камень – в небо головой.
Напомни, Родина, о фресках,
Молящих во спасенье лиц,
Когда под купол этот дерзкий
Движенье кисти клонит ниц.
Напомни, Родина, о звуках,
Страстях, стозвонящих в стенах,
Что пели певчие по крюкам,
И тайна стынет на устах.
Сумеем ли в неё пробиться,
В её божественную стать?
А тут хотя бы научиться
Коло-коло-коламмм внимать.
Моя Орлея
Опять Орёл мой – город приграничный.
Вновь до границы, как рукой подать.
…Сам царь Иван к нам за печатью личной
Указом на крому направил рать.
Мол, поищите место, чтобы крепость
Замкнула юг, Москву, её венцы.
И пядь земли, но очень много неба
Увидели тут царские стрельцы.
Гнездо орла на «стрелке», на дубице…
С тех самых пор легенда и живёт,
Как где-то тут гнездились и гнездится
С орлом орлея, на слияньи вод.
Истокам, что в Оку века впадали,
Окрестностям из городов и сёл
«Орлеи» летописцы имя дали.
И только крепость (царь сказал) – «Орёл»!
…Враг под Москвой! И, жизни не жалея,
Встаём стеною насмерть за неё.
Трубят веками наш Орёл с Орлеей
Российское, орловское, моё!
