***

Жара почти невыносима
Горячий ветер, как   волна,
Как   будто это степи Крыма,
А не России глубина.
Сверкает речка за плотиной,
Где мальчик прыгает с моста,
Озоном, травами и тиной
Речная пахнет чистота.

А в церкви бабушек ворчанье,
И стих евангельский звучит.
Внемли, поэт, нам свыше знак он!
Журчит живая в нём вода,
Есть на Урале протодьякон –
Пред ним Шаляпин не звезда.
Ведь отлетит жары истома,
Намокнут пашни и стога,
Так пусть на речке, у излома,
Шуршит лучистая солома
И просветляет берега.

***
Над водой мостом склонилась ива –
Вдоль дороги медленно бреду,
И плывёт за мной неторопливо
Отраженье месяца в пруду.
Высь ночная плещется в ведёрке,
Выше юбку я подобрала.
Чей-то взгляд внимательный и зоркий
Проследил за мной из-за угла.
Может быть, я счастлива – кто знает!
Если под блуждающей луной
Обо мне порой припоминает
Тёплый друг и нежный ангел мой.
Жизнь когда-то сложится в преданье,
Упадут завесы лжи и зла,
И весной оденется в сиянье
Над водой нависшая ветла.
И безмолвье медленной Вселенной,
Как скалу, звучанье рассечёт,
И рекой по Родине священной
Речь моя, сверкая, потечёт.
И когда, как родственные души,
Ей в ответ забьются родники,
Человек придёт её послушать,
Как приходят слушать шум реки.

РУССКИЕ ПОЭТЕССЫ

Герцоги пришлой масти,
Судьбы дворян плачевны.
Первой любви несчастье
Даже у царевны.
Поздних дождей завеса,
Славься, ликуй, столица,
Первая поэтесса –
Русская императрица!
Втиснутые в корсеты,
Пламенные девицы
Вслед за Елизаветой
Стали марать страницы.
Кто им велел, бунтарски,
Тихим и благонравным,
В смене эпох, по-царски,
Мыслить стихом державным?
Пусть не всегда принцессы,
Пусть не всегда в столице,
Русские поэтессы
Род свой ведут от царицы!

***
Не смея глаз поднять на небо,
Тружусь до снежной темноты.
Сильнее сна, воды и хлеба
Мне захотелось чистоты.
Мне захотелось перемены:
Снегурок, яблок, мишуры,
Я мою окна, двери, стены,
Стираю тяжкие ковры.
Согнувшись до полу дугою,
Тружусь, как целая страна!
Но время, видимо, другое,
Всё грязь видна, всё грязь видна…

***
Как хорошо с душой смиренной,
Крестясь на церковь поутру,
Ступать игуменьей степенной
По монастырскому двору,
Чтоб за оградою чугунной
Лукавых чётками стращать
И в келье ночью полнолунной
Молитвы подвиг совершать.
А мне удел мирской и строгий
Велит над вьюжной белизной,
Взбивать свой посох в пядь дороги
И ветер слушать ледяной.
О, как порой средь мглы унылой,
Чтоб силам зла не отвечать.
Здесь: — Заступи, спаси, помилуй!
В душе приходится кричать.
Пусть есть затвор и покаянье,
Чтоб в святцы именем войти,
Но есть о Родине стенанья,
Восторг свободы и мерцанье
Почти незримого пути.

***
Ураган вторые сутки бродит,
Первой вьюгой наметая снег,
Со слезами грешное уходит,
Не судим скорбящий человек.
Ветер полон звоном и тоскою,
А послушать, просто воет он,
Верно лишь раскаянье людское
Под очами строгими икон.
Может, я в стихах своих раскаюсь,
Вслед пойду за слепнущей страной,
Может небо страстное, смеркаясь,
Божий луч затеплит надо мной.
Только Бог, воспламенив кресало,
Скажет грозно: — Что мне похвала?
Отчего ты путь не предсказала,
Если видеть многое могла?

***
Тускнеет жизнь, но радостно ещё
Шиповник рвать, не ощущая муки,
Когда шипы торчат, впиваясь в руки
И с высоты хватают за плечо.
Или у светлых, обновлённых вод
Молчать, в их плеске забываясь диком,
Где чайка, рея, настигает криком
Застрявший в камышах рыбацкий плот.
А солнце, долго прогревая плес,
Глядит на мир из огненной вселенной
И воскресает в шорохе берёз
Преданий смысл простой и сокровенный.
Но, вдруг, услышишь чутких журавлей
В полночном небе, как напоминанье,
О голосах давно минувших дней,
Что, замерев, живут на дне сознанья.
Лишь тонкий невод памяти забрось,
Как различить под временным и пошлым,
Что вся земля, священная насквозь –
Сплошное дно, затопленное прошлым.

***
Лишь дождь отзвенел миллионами струн,
Равнина блеснула от края до края,
С древнейшим трезубцем, как мокрый Нептун,
Я грядку скребу, сорняки собирая.
Сверкает гора изумрудной травы,
Огурчик пробился прямой и отважный,
Всю жизнь берегами я брежу Невы
И воздух люблю охлаждённый и влажный.
И хлопья жасмина во мраке ветвей,
И первый янтарь недозрелой черешни,
А прошлое дней приходящих живей,
Как осенью память о свежести вешней.
Здесь дед мой трудился и чибис свистел,
Здесь ходики вновь никого не разбудят,
И, всё-таки, ангел сквозь небо летел
И клялся, что времени больше не будет.
Под вечер в прудах застывает вода,
Как будто хранит неприступное знанье,
Как будто бы смотрит всё глубже туда,
Где нету печали и нет воздыханья.

***
Славно пристроиться около сосен,
Книгу листать или думать легко,
Туча ползёт – надвигается осень,
Вряд ли уже до зимы далеко.
Милая жизнь!
Только всё изменилось!
Дождь, что накрапывал, хлещет, сечёт,
Родина в Божию впала немилость,
Щёлкает клавишей денежный счёт.
В ранние годы мечталось о чуде,
Помнишь, мы деньги сжигали в костре?
Каждый бы голову отдал на блюде,
Чтоб о коварном не знать серебре.
Мирные годы, венчальные листья!
Тёмный маяк и в порту корабли,
Наше с тобою храня бескорыстье,
Ночью по улице пушки везли.
Нынче все те же деревья и лужи,
Лишь, усложняя счета и замки,
Люди теряют бессмертные души,
Чтоб, как святыни, хранить кошельки.

***
Как ныне стыдно исповедей длинных
И слов о грубой сущности судьбы,
Как жаль рябин и домиков старинных
В неповторимом кружеве резьбы!
Как жалко душ, ещё наивных, ибо
За сетью ослепительных огней,
Грядущее, как ледяная глыба,
Давно висит над Родиной моей.
Лишь ночь без сна, что движется к рассвету,
В себе надежду бледную таит,
Что солнце дня растопит льдину эту
И только землю нашу оросит.

***
Иногда сажусь я на качели,
Луч вечерний тянется сквозь двор,
До небес верхушки тянут ели,
Набросав иголок под забор.

Я качаюсь, день припоминая,
Или жизнь холодную свою,
Интересно, Родина земная
Как в небесном выглядит краю?

Тонет мысль, теряется мгновенье,
Ослепляя и сгущаясь, вдруг
Перед грозной вспышкой откровенья
Наступают сумерки вокруг.

Стать ли слову истиной нетленной?
Ведь ему дано благовестить,
Если ты могущество вселенной
Смертным сердцем сможешь ощутить.

Что ж, любуйся яростным эфиром!
Перед Богом все мы предстоим,
Только знай, расплачиваться с миром
Житиём обязан ты своим.