Для слабовидящихТак сказал Александр Сергеевич Пушкин в стихотворении «Поэт и толпа», имея в виду дерзкое поэтическое племя, способное звучной рифмой возвеличить и заклеймить, воспеть и уничтожить презрением. Но коль скоро эти строки ушли в мир и с тех пор являются достоянием всего общества, то и обращены они к каждому человеку, открывая перед ним высокую истину: любая жизнь даётся для того, чтобы прожить её вдохновенно, наполнить смыслом и красотой.
Памятник А.С. Пушкину в Орле был открыт 6 июня 1999 года, в год 200-летия со дня рождения поэта, и с тех пор орловские писатели ежегодно собираясь у его подножия в Пушкинский день России, с памятью о великом русском поэтическом гении в сердце не устают доносить до читателя своим творчеством эту истину, заложенную Пушкиным.
2020-й год
Ирина Семёнова
Василий Катанов
Михаил Турбин
Светлана Голубева
Валентина Корнева
Елена Машукова
Андрей Шендаков
Антонина Сытникова
Елена Ковалёва
Виктор Садовский
Татьяна Грибанова
Игорь Малышев
Анастасия Бойцова
Валентин Васичкин
Алексей Сухинин
Леонард Золотарёв
Владимир Ермаков
Ирина Семёнова
ДУМАЯ О ПУШКИНЕ
Прежде, чем мы осознаем значение Пушкина как поэта, мы уже успеваем воспринять и запомнить его Слово. Оно совершенно естественно входит в наше не окрепшее ещё, детское сознание и начинает в нём подспудную нравственную работу, которая длится потом всю жизнь.
…
В детстве отец часто укладывал меня спать со словами:
«Три девицы под окном пряли поздно вечерком…» А иногда отрывками из «Руслана и Людмилы» или «Сказкой о рыбаке и рыбке». С возрастом я узнала от отца почти всего Пушкина – он знал и читал его наизусть.
…
Божественное происхождение пушкинского гения неоспоримо. В боговдохновенном его слове нет лжи, нет ничего лукавого и неискреннего – мы нигде не найдём позы, в которую бы встал поэт, чтобы казаться лучше самого себя. Пушкин прост, как нравственный закон, исполнять который стремятся все, но исполнить не может никто.
…
Во всем творчестве Пушкина, даже в самых трагических местах, нет ничего того, что угнетало и разрушало бы душу читателя. Это очень здоровый, лучезарный, врачующий и оттого бесконечно притягательный гений.
…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет…
Цитируя Тютчева, Иван Аксаков пишет: «Это не общее место. Это верно схваченная историческая выдающаяся черта отношений к Пушкину русского общества. В самом деле, наша связь с ним не какая-то рассудочная, на отвлечённой оценке основанная, а сердечная, тёплая, живая связь любви до сих пор. Такой связи не было и нет у русского общества ни с одним поэтом».
В наши дни всякого относительно культурного человека нелепо спрашивать: «Нравится ли вам Пушкин?»
Это свет и воздух, которым мы дышим.
…
Пушкин глубоко национальный поэт, так как связан общими корнями со своим народом. Но Пушкин и мировой поэт, и не только потому, что владеет поразительной способностью проникновения в другие культуры, а и потому, что обращается к мировым темам.
Откроем «Маленькие трагедии». Мировая темя возмездия звучит в «Каменном госте» на такой мистической глубине, что это небольшое по объёму произведение, пожалуй, не уступает шекспировскому «Гамлету», этой «трагедии из трагедий», над разгадкой которой тщетно бьются литературоведы и критики всех времён.
Возьмём «Скупого рыцаря» и «Моцарта и Сальери». Скупость, зависть – чувства вечные и интернациональные. Ничто так не объединяет человечество, как его пороки!
А «Пир во время чумы»? Так это просто поэма наших дней! Даже само название стало сегодня летучим афоризмом.
О большом поэте обычно говорят: «Он выразил своё время».
Это так, но самое удивительное, что Пушкин выразил и наше время, и, вероятно, то, что придёт после нас.
Такова пророческая сила его мирового гения. Только высшее предназначение гения заставляет Пушкина в состоянии напряжённого «поэтического транса» изречь полные достоинства и пророческого смысла слова:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа…
Это не гордыня и высокомерие, а выстраданная, ставшая неизбежностью истина, которая открывается в откровениях только великим поэтам и пророкам.
В остальном для гения Пушкина характерно почти полное равнодушие к своему «эго».
Пушкин трудится на благо мировой гармонии, а не ради прославления самого себя. Оттого он поэт объективный и всеобъемлющий. Если зорче вглядеться в творческое лицо Пушкина, можно прочесть в чертах его почти ангельское смирение. В его стихах слышатся ноты трагических предчувствий, но он относится к ним спокойно, не протестуя, подобно Христу, поднимающемуся на Голгофу. В Пушкине изначально был запечатлён ангельский образ, но кто сказал, что великий поэт, ниспосланный данному народу, не есть ангел этого народа?
Василий Катанов
ПУШКИН
О, как земля весной цветаста!
Сады бушуют на холмах.
В Малоархангельске горласто
Кричат грачи на тополях.
Наверно, так они кричали,
Роняя перья из гнезда,
И сучья чёрные качали
Деревья в зеркале пруда,
Когда тепло из полной кружки
День лил и лил простор полей,
Когда сюда приехал Пушкин
В кибитке кованой своей…
В лучах весны, в дыму цветенья
Хранит районный городок
Всё бесценное виденье –
Проворный пушкинский возок.
Михаил Турбин
У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ
Язык народа памятью здоров,
Всё наносное в нём отколобродит.
О Пушкине не надо громких слов,
Он – Божье слово в русском переводе.
Ему любой подходит пьедестал,
Какой бы не поставили на смену.
Он нам пером, как скульптор, изваял,
Такие образы, что не подвластны тлену.
Без Пушкина уже идут на слом
Простые смыслы, и темнеют краски.
Мы – богачи, наследники его.
Он – «наше всё», до узелка завязки.
Единство наше и сегодня — в нём!
Он дан нам для духовного накала,
Когда «всё наше» отдают на слом –
Всё, что России силы придавало.
Но Пушкин – свет в эпоху перемен,
И кислород, когда почти не дышим.
Так высота, не взятая никем,
Манит, чтобы подняться выше.
Светлана Голубева
ПОРТРЕТ Н.Н.П.
В который раз моя рука
Портрет в стихах писать дерзает,
Но что воспеть в тебе, не знает
Моё желание пока.
Гляжу на тонкие черты:
Что в этом взгляде скрыла ты,
И в повороте головы
Что утаила от молвы?
Хранит ли профиль тень кокетства,
Или сердечную печаль
Вдовы, чуть вышедшей из детства?
Или в раздумье, глядя вдаль,
Ты пару слов вдруг обронила,
А я искала их давно
Во всех твоих портретах, но
Нигде, ни в чём не находила?
Была ли жизнь твоя проста,
Вдова печально молодая?
Какою тайной обладая,
Ты сжала тонкие уста?..
Ни полстроки в ночной тиши
Я не взяла у этой тайны;
Не пой, желанье, не спеши,
Чтоб образ не разбить случайно.
Валентина Корнева
НАТАЛИ
Жемчуга вокруг шеи,
божественный лик,
Взгляд лучистый…
Не Вы ль, Натали,
Поворотом головки,
улыбкой смогли б
Осчастливить?
Не Вы ли цвели,
Как цветок луговой,
Вы, Пальмира любви,
Затмевая
вельможный салон?
Ножкой стройной, походкой
не Вы ли свели
Всех с ума?
И не Ваш фаэтон
Муз крылатых собрал
всех пространств и времён?
И не к Вам ли
Ваш Гений писал,
И соперник его,
Солнца бог – Аполлон,
Над строкою безумной
вздыхал?
Елена Машукова
***
«Ищу человека» Диоген
Это случилось вечером. Дождь за окном, хмарь,
глянешь на небо – кажется, что запотело стекло,
что потерял Отшельник негаснущий свой фонарь
где-то за горизонтом и плачет: не рассвело.
Бродит он, горемыка, бос, немощен, сед:
не развиднелось, не занялось и людей никого.
«Старая ты развалина! Не уберёг свет.
И не нашёл человека…» — слышится шёпот его.
И тогда ты подумал, что больше надежды нет,
что, возможно, напрасна жертва твоя судьбе,
но каждому от рождения даруется Божий свет,
чтобы найти Человека прежде всего – в себе.
Андрей Шендаков
ХАНСКИЙ ДВОРИК
Гирей сидел, потупя взор;
Янтарь в устах его дымился;
Безмолвно раболепный двор
Вкруг хана грозного теснился.
А.С. Пушкин
«Бахчисарайский фонтан»
Жгучей пыли взметнувшийся веер
Пролетает по склону горы,
А в татарском кафе «Эски Шеэр»*
Над тропинками балки стары;
На ветвях – сероватый оттенок,
На столе – старомодный кальян:
Чей-то спор неуместен и мелок,
Запах с кухни насыщен и прян…
Догоняя неспешного гида,
Замирает толпа у дверей:
В ханский дворик невзрачного вида
Смотрит тень, словно злобный Гирей.
Контур неба ребрист и нечёток –
С кислым привкусом слив и вина…
В деревянные бусинки чёток
Моя грусть навсегда вплетена.
_______________________________________
*- в переводе с татарского — «Старый Город».
Антонина Сытникова
27 ЯНВАРЯ 2019 ГОДА
Красиво как! В одежде белой
Земля невинна и чиста.
Но сердце болью застарелой
Споткнулось вдруг… И неспроста.
День омрачён злосчастной встречей
Намеренно прервавшей жизнь
В тот самый час, когда под вечер
Злодейство с Гением сошлись.
И было снега так же много –
Мело безудержно всю ночь.
Но оговор торил дорогу,
И не могло уже помочь
В то время ничего Поэту,
Певцу отеческой земли.
И даже скверные приметы
Тогда на помощь не пришли.
Искал ли сам азартно смерти
Или такой была судьба,
Когда в жестокой круговерти
У Чёрной речки он упал.
Упал от пули с едким ядом,
Что приготовил высший свет
Из плохо скрытых переглядок,
Насмешек, сплетен и клевет.
Кто был заправским дирижёром
Столь унизительной игры?
Так просто было тонким флёром
Убийство подлое прикрыть.
Карета мчалась, на ухабах
Рвалась свинцовой болью плоть…
Беду вселенского масштаба
Нельзя ничем перемолоть.
Елена Ковалёва
***
Там где-то далеко шумят дожди,
А мы с тобой сидим у Лукоморья,
На волны серебристые глядим,
Волнения не знающего моря.
Вот, солнце чуть склонилось на закат,
Едва заметно дышат тени листьев,
И томные гуляют облака,
Воздушной нарисованные кистью.
У моря время медленно идёт –
Густое и тягучее, как мёд –
Вращается не шатко и не валко…
Лишь изредка в узорчатом, густом
Шатре мелькнет серебряным хвостом
Пугливая и дерзкая русалка.
Виктор Садовский
ЛУКОМОРЬЕ
Вот оно!
Вот – Лукоморье!
Берег скалистый, пустынный.
Плещется дикое море,
Гривой колышется львиной.
Древняя Тмутаракань.
Доброе утро, Тамань!
Здесь, по мужски, с Редедёю
Храбрый Мстислав разобрался.
Здесь под счастливой звездою
Парус Петра поднимался.
Древняя Тмутаракань.
Доброе утро, Тамань!
Много народов, наречий
Здесь меж собой породнилось
Много вопросов извечных
В толще времён накопилось.
Древняя Тмутаракань.
Доброе утро, Тамань!
Тайны, что канули в Лету,
Знают и суша, и море
Ты ещё будешь воспето
Музой грядущих поэтов.
Здравствуй, моё Лукоморье –
Древняя Тмутаракань!
Доброе утро – Тамань!
Татьяна Грибанова
***
Ночью причудилось: пожня пшеничная,
мальвы вполон захватили крыльцо,
солнце балует сквозь шторы светличные,
сыплет веснушками прямо в лицо.
Снова приснились цветы разномастные
там, за околицей с древним крестом,
дедовы турманы, Зорька вымястая
пьёт, неспеша, облака за мостом.
Ясно так, будто вживую, привиделось:
бабушку клонит за прялкой ко сну,
вместе со мною былину о Китеже
слушает Боженька в Красном углу…
Вызрели детские годы по зёрнышку.
(В жизни всему — своё место и срок.)
Их, словно в сказке волшебный подсолнушек,
перещелкал Золотой Петушок.
Игорь Малышев
***
Я жду, когда наступит лето,
И жизнь проявится сполна
В цветочных запахах рассвета
У отворённого окна.
Ещё – в лодыжках загорелых
По лужам шлёпающих ног,
В пыли дорог и вишнях спелых,
И снова – в ниточках дорог.
Я жду, когда пацан трёхлетний,
Размазав сопли по лицу,
На трёхколёсном драндулете
Под горкой скатится к отцу,
А шестилетняя девчушка
С заветным зубом в кулаке
Подставит русую макушку
Моей руке.
Анастасия Бойцова
ЛЕТО
Суть бытия? Но эта суть, увы,
Ясней, чем для Сальери в каждой гамме.
Мне надо каждый день гранить ногами
Упругую неровность мостовых,
Мне надо каждый час, что длится тут,
Почувствовать всей внутренностью скальпа.
Уж если говорят «дитя асфальта»,
То и асфальт имеет высоту,
То и асфальт… Мосты, мосты, мосты –
Любой пролёт ободран и бесценен.
Летят как под обстрелом – пять от цели
И девятнадцать тысяч холостых.
А с запада, с удобной огневой
Позиции, с ухмылкой философской
Мосты огнём окатывает Солнце –
Никем не устранённый часовой.
Суть бытия шумит и видит сны
С зелёным солнцем в обморочном зеве,
Сменивши на тускнеющую зелень
Меха зимы и розовость весны.
Суть бытия – объятья этих лап
Испытывать, не вспоминая зиму,
И слышать запах мёда и резины,
Как запах материнского тепла.
Валентин Васичкин
***
Среди дня за дворами
пробился ручей из-под снега,
И грачиная стая,
кружась, опустилась на луг.
Я-то вёрсты свои
по нему ещё в детстве отбегал
Со слепыми дождями,
позднее уже – как пастух.
Эти светлые дали,
что тянутся прямо от дома,
И ракиты по поймам –
всё в сердце моём на века.
С тихой грустью полей
и со скирдами свежей соломы,
А над всем этим счастьем –
зовущие в высь облака.
Мне за ними ходить
по отавам родимого края,
После вьюг-завирух
умываться водой снеговой.
И родная земля, –
словно мама, такая родная,
Все посёлки и тропки
застелет травой-муравой.
Не сиротствуй, душа,
отягчённая вечной заботой!
Видишь: к жизни хорошей
находит дорогу ручей,
И от луга плывёт
величальная песня прилёта –
Не сиротствуй, душа,
поздравляя уставших грачей.
Алексей Сухинин
ЛИСТОПАД
Бродил октябрьский листопад
Босым по саду,
Промокший с головы до пят,
Шуршал с досады,
Швырял озябшую листву
На паутину,
То буен был, как Вельзевул,
То тих, как инок.
Нарвав рябиновый букет
И став багровей,
Он красил землю в терпкий цвет
Венозной крови,
И на кошме нашел привал,
Средь скисших яблок,
Где тихо осень отпевал
Последний зяблик.
Леонард Золотарёв
РОДНАЯ РЕЧЬ
Ты хранись в нас, о русская речь!
Острый меч и испытанный щит!
Нам бы землю родную сберечь,
Русь святая себя сохранит.
Сохранит землю Русскую сын,
Сохранит сына Русская мать.
Будем ей молчаливо внимать
Под гортанные скрипы осин.
Под тележный заржавленный звук,
Под кровавые просыпи рос.
Был мой дедушка великоросс,
Не согласен на малое внук.
Ты хранись в нас, о русская речь!
Русь, Россия, родимая мать!
За неё уж пришлось в землю лечь,
За неё ещё будем стоять.
Владимир Ермаков
ПОЭЗИЯ ДОЛЖНА БЫТЬ…
1.
Поэзия должна быть выражением времени и отражением вечности. Как нам быть без нее? В невероятной упряжке Слова и Числа сознание преодолевает земное тяготение и тяжесть земного удела, разгоняясь для свободного полета над бездной небытия. Там, где останавливается формула, подхватывает метафора – и падающее воспаряет…
2.
Пушкинский «Памятник» – камертон, по которому настраивается русская речь. Как, впрочем, почти любая другая его строка. Пушкинский метатекст – контекст для любого художественного текста, имеющего быть в пространстве и времени русского языка. Отчего так? Бог весть. Но так есть.
Нация (а нация суть народ, увидевший себя в истории) накапливает неприкосновенный запас духовности в сокровищнице языка. Талант не зарывается в землю, а пускается в оборот серебром речи, отчеканенных мастерами слова. Утверждается золотой стандарт, по которому сверяется далее ценность высказывания. Гомер, Гораций, Данте, Шекспир, Камоэнс, Гюго, Шевченко… Поэт. Всегда – поэт. И не говорите: а Сервантес?! – разве выдумщик Дон Кихота не поэт?
Но жизнь слов, как всякая жизнь, подвержена времени. Спекуляции с идеями приводят к обесцениванию понятий. Слова, ставшие расхожими, стираются, как старые монеты. Эмиссия фразеологии, то есть красноречие, не обеспеченное истинностью, приводит к гиперинфляции. Кризис словесности суть кризис ментальности. Власти не может сказать людям ничего, что нашло бы у них понимание. Народ безмолвствует, а население выражается голыми глаголами, пустыми междометиями и благим матом. Борзописцы изощряются в словоблудии без купюр или норовят впарить лохам фальшивые купюры словесных клише. А поэты, которым не дано предугадать, как отзовется их слово, пишут в обход современности. Но мы помним, что есть, есть золотой эталон; мы произносим на душевном выдохе как пароль на выход из тупика:
п у ш к и н…
3.
Русская просодия развивалась от силлабики к тонике: от скрупулезного счета слогов в рифмованной строке (согласно размеру) к соразмерности пульса ударений ямба и хорея с ударами сердца. И дальше, к вольному паузнику ахматовского стиха, где вздох (ах…) важнее возгласа, а недосказанность превыше иносказания. От осознанной необходимости мастерства к необходимой свободе творчества. Или так: русская поэзия развивалась от статики к динамике, от алгебры к гармонии, от Симеона Полоцкого к Иосифу Бродскому. В два этапа: до Пушкина и после Пушкина.
Киевская волна книжной учености несла в бунташный век регламент: в произвол порядок, в обряд ритуал, в язык грамматику. Симеон Полоцкий верил во вдохновение как божий дар (Орудие словесно бе духу святому), но назидал православных по катехизису и наставлял грамотных по синтаксису:
Им же аз поревновав, тщахся то же творити,
Во славенском диалекте в меру устроити.
Эти тяжеловато-неуклюжие вирши закладывались как краеугольные камни в фундамент пушкинского памятника.
4.
Явление Пушкина народу предвещает пламенный пророк Аввакум. Он – предтеча. Его дух так же не поддается диктатуре, как его слово не поддается редактуре. (Так-то бог строит своя люди!). И он писал иные стихи:
О душе моя, что за воля твоя?
Иже ты сама в такой далней пустыни
Яко бездомная ныне ся скитаешь…
Черта ли ему, сокрушенному своей душевной тревогой, в счете слогов? Метр его стиха – ритм ударов сердца, отдающихся в веках незатихающим эхом. Вся лирика Серебрянного века есть прекрасно-мучительный поиск ответа на аввакумовское взыскание: о душа моя, где ты себя скитаешь?
После него было много чего важного и неважного, вошедшего в хрестоматии и не вошедшего. В то время как Державин лукавством добивался для Музы чести при царском дворе, в прихожей галантного века пиит Барков пытался взять Музу силой – и, срывая голос, выражался последними словами. Но не ему было дано произнести первые слова зрелой русской речи. Не ему, и никому другому – русская словесность ждала Пушкина.
Миссия Пушкина в нашей духовности равноапостольная. И неважно, что он стоит во временных координатах не в начале литературного процесса; у духа нелинейная логика. Сквозь магический кристалл пушкинского слова иначе видятся начальные Слова нашей литературы: «Слово о законе и благодати», «Слово Даниила Заточника», «Слово о полку Игореве». В этих парадигматических текстах с течением времени проявляется сокровенное – прореченное на вырост народу.
В пушкинском наследии словесность обрела незыблемую точку опоры. Литература от него пошла царским путем – дорогой гармонии. Невозможность превзойти уровень его мастерства порой вызывала в мятежных сердцах попытки переменить критерии творчества. Начиная с Писарева, антагонисты пытались заявить о себе, нападая на Пушкина. Так футуристы сознательно вызывали скандал, сбрасывая наше все с корабля современности. Это была своего рода борьба Иакова с ангелом, имеющая смысл завета. Но Пушкин оставался на своем месте, — как ни менялась жизнь после него.
Белая эмиграция и генерация социалистического реализма в равной мере кляли друг друга и клялись именем Пушкина. Странным и страшным символическим актом единения в ненависти было широкомасштабное празднование в обоих враждебных станах столетия убийства поэта. Однако нерукотворный памятник стоял неколебимо; ничто не могло изменить его значения в русской жизни. Как сказал Ходасевич в том мрачном 1937 год о высшем смысле пушкинских торжеств, — мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке. Золотой стандарт не поддается ни коррозии, ни коррупции. Шум и ярость истории не помеха голосу Музы.
5.
В естественном языке народа как в генетическом коде зашифрованы все потенции социально-исторического существования нации. Словари – инвентари установленных значений для потребных слов. Филология обслуживает систему их функционирования в культуре. И только поэзия выявляет глубинные, еще не проявленные смыслы. Интуиция поэта, именуемая по-старинному вдохновением, отражает скрытые тенденции духовного развития нации. Поэзия подобна евангельской соли: если она потеряет свою силу, это чревато для общества потерей вкуса к жизни. Место, где не найдется десяти праведников, проклято. Место, где не случится дюжины поэтов, обречено. Месту, мещане коего говорят заведомой прозой, быть пусту.
Поэзия не роскошь, а необходимость. Отношения между явлениями в пространстве и событиями в истории глубоки и таинственны. Слова в поэтическом высказывании выстраиваются по скрытым силовым линиям метафизического напряжения подобно железным опилкам в магнитном поле. Поэтическая ткань – зримый покров на незримом. Поэзия неопровержимо доказывает, что сущее не исчерпывается реальным. Правильно прочтенное стихотворение утешает тревогу и утоляет печаль.
6.
Статистики считают, что стихи читают не более 2% от общего числа умеющих читать. Пусть так, но это – элита. Чтение стихов занятие не праздное и дело не легкое. Поэт не идет на уступки в стиле, чтобы потрафить читателю. Смещение лексических пластов и напряжение синтаксических конструкций суть средства замедлить скорость прохождения текста. Иначе это не стихи, а стишки: лютики-цветочки у меня в садочке… Такая простота хуже воровства; гладкий стих, как ровная дорога, клонит в сон, — а цель поэзии – пробуждение.
Но и нарочито усложнять речь нельзя. Конструировать концепты – зряшное дело; придуманные стихи – ни уху, ни духу. Художественный вкус в эстетике все равно что совесть в этике. Настоящий стиль держит в себе внутреннюю форму языка, но создается из отрешения от речевых привычек через отклонения от грамматической номенклатуры. Красноречие – поприще графомании; поэзия является счастливым исключением из правил; в ней отношения между знаками изменяются, значения мерцают – то все ясно… то снова ясно, но уже другое. Фраза живет и тревожит. Она выталкивает личность из наличной скуки общего места, и заставляет заново определяться в мире (душа моя, где ты себя скитаешь?).
Все великие открытия делают люди, прямо или опосредованно разбуженные поэзией к вопрошанию о сути очевидного. Поэзия создает в сфере сознания творческую ситуацию, когда слова порождают новые смыслы, неожиданные для самого автора. Поэзия – способ саморазвития духа. В начале стихотворчества ритмическая затравка – камертон звуковой формы, которая организует разрозненные материалы сознания (воспоминания и впечатления, тезисы и образы, идиомы и цитаты) в новую структуру, выдвинутую как ферма моста в Ничто.
Поэтическая техника суть технология духа. Там, где ничего не было, появляется опора душе. Поэтические тропы (то есть риторические фигуры: метафора, метонимия, литота, эпитет et cetera) – скрытые тропы в горныя выси. Так расширяется пространство человеческого бытия. Поэзия своего рода экзистенциальная стратегия: она не прогулка в идиллическом пейзаже, а разведка боем окружающего хаоса.
7.
А еще поэзия – попытка разорвать порочный круг тавтологии. Слово как знак стремится к однозначности, а это скучно и ведет к застою мысли. Стихотворение действует как генератор странных состояний, необходимых для преодоления банальности. Слово как единица языка заключает в себе некое понятие; его значение в заключении чахнет, как узник в темнице. Вместо общения в расхожей речи происходит обмен знаками, — размен ассигнаций больших идей на мелочь штампованных расхожих словечек. Язык вне литературы дичает и вырождается в установленный порядок слов, определяющих и оправдывающих существующий порядок вещей.
В поэзии происходит постоянное обновление слова, понятия освобождаются от догматической связанности для нового творческого понимания. Конечно, не отдельно взятые авторы, но сумма творческих прорывов определяет направление времени. Поэтому ни одна литературная школа и ни одно поэтическое поколение не вправе сказать: вот, мы – классика. В индийской притче о слоне слепые, ощупав каждый свою часть слоновьего тела, передрались между собой, настаивая на исключительности своего представления о слоновости. Претензии на изъяснение литературного процесса зачастую схожи с дискуссией слепых.
Классика, в конечном счете, это канонизация уже произошедших чудес литературы. А пока жизнь языка продолжается, каждое слово имеет шанс стать в строку, каждый поэт имеет право и обязанность на свой страх и риск озвучивать шум времени. Очень любивший Пушкина поэт Окуджава спел так:
Каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить…
И пусть каждая не всуе написанная строка, не угодившая тому или иному критику, найдет своего читателя. В том числе и эта. Плохо, губительно для общего дела, когда создаются литературные заповедники на базе школы или метода, с запретом на критический отстрел, с исключением конкурентных видов и недопущением иных и инаковых к кормовой базе.
8.
Сегодня, в глухую пору безвременья, между поэтом и читателем – пустошь: вырожденное поле изящной словесности, заросшее сорняками маргинальных жанров и превращенное в свалку вредных отходов постмодернистских экспериментов. Поэтические книжки лежат без призрения в пыльных углах бедствующих библиотек. Что делать поэту? – жизнь прожить, а это поле не перейти…
9.
Как что? Если поэт и впрямь служитель муз, а не соискатель славы – писать стихи. И читать их там, где соберутся хоть двое во имя поэзии. Или своей собаке, если есть собака. Или ночью, на пустыре, отпускать стихи в пустой воздух. Если есть Бог, он услышит. А если нет, — быть так, как будто он все равно есть.
Бог сохраняет все; особенно — слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
Убежденность в непреложности поэзии Иосиф Бродский пронес от заключения в тюремной камере до заключения Нобелевской речи: Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом. Поэт тот, кто обречен речи.
10.
Поэт никому не должен доказывать свое право на первородство речи; он это право должен реализовывать. Почему я пишу? Потому. Так одностишно, но не однозначно огрызнулся как-то Блез Сандрар на педантов, раздражавших его дурацкими вопросами. На смежной позиции происходит поэтическая рефлексия Ирины Семеновой:
Сентиментальных поколений
К творенью воля есть во мне,
Ни из тщеславных вожделений,
Ни по велению извне
Я не пишу…
На этой гордой недоговоренности поэт останавливает строку и оставляет стихотворенье. Оставляет нам договариваться об источниках и составных частях случившегося поэтического акта. Это самая надежная – неприступная! – позиция, которую вправе занимать поэзия в прениях о своей необходимости.
11.
Поэзия истекает как бы из ниоткуда: из семантического зазора между значением слова и его смыслом. В банальности очевидного обнаруживается щель, трещинка, расширив которую тропом можно заглянуть вглубь, а уж что там – бог весть…
Орудие поэта – перо? Не совсем так. Или совсем не так. Поэт мастер слова – и при этом сам инструмент языка. Поэтическая техника может быть разной. Есть поэты, ставящие силки синтаксиса на певчие слова. Бог им судья, и простак до них охотник. Истинный поэт творит иначе. Он мастерит из синтагм и парадигм прихотливые сети и погружает их в глубины коллективного бессознательного; иногда в сеть слов попадаются мифологические чудища архетипов, иногда золотые рыбки… а чаще просто рыбы. (Рыбой, кстати, в жаргоне музыкальной среды называется черновой текст песни).
Литературное ремесло не чуждо житейской пользе. Поэт ловит рыбу в темной воде подсознания, чтобы тайное стало явным. Прозаик перемалывает зерно действительности в муку словесности и выпекает хлеба предложения. Разрозненные усилия всех мастеров слова сливаются в русле текущего литературного процесса. Хорошего много не бывает, но, как известно с евангельских времен, порой пяти хлебов и двух рыб в чуде литературы может вполне хватить на духовное окормление целого поколения. Если только санитарный надзор критики строг и справедлив, и не позволяет скармливать тухлое и черствое, а также пораженное плесенью и отравленное. Все остальное должно быть допущено к читательскому потреблению. Ибо в литературном процессе неизбежны и необходимы проходные тексты; места общего пользования. И в любом тексте неминуемы и неустранимы банальности. Вот хотя бы эта, только что сказанная.
12.
А разве для поддержания культурного уровня населения недостаточно классики? – скажет скептик, начитавшийся литературного ширпотреба. Лучше меньше, да лучше! Нежели для утоления духовной жажды не довольно с нас Пушкина? Нет. Не довольно. Пушкин, конечно же, наше все, но ни одно описание или объяснение не описывает и не объясняет всей системности мира, все усложняющейся в возрастании человечества. Поэтому все и вся надо описывать и объяснять снова и заново. Не достигнутого нами самими в усилии быть собой нельзя дополучить у Пушкина.
Если искусство – грандиозное предприятие по саморазвитию человека (а это так!), то чтение и письмо как творческие акты равночестны. Читать тоже надо уметь, и простой грамотности для этого мало. Чтобы понимать поэзию, нужно ее любить. Стихотворение как событие культуры это не то, что написано, а то, что прочтено.
Стихи надо ловить врасплох, чтобы подглядев глаголы неглиже, уразуметь: это настоящее стихотворение или умелое сочинение на заданную поэтическую тему? Когда поэт хорошо понимает, что он делает, это всегда литература и всего лишь литература; а подлинное стихотворение случается как откровение. И в этом счастливом случае читатель открывает поэзию в себе, одаривая благодарностью автора, подсобившего ему в самопознании. Истинная поэзия бескорыстна. Негоже, когда нищие духом превращают словесность в паперть, именем воплощенного слова требуя чести и пропитания.
13.
Поэт – медиум. Все прочее от таланта и личности. Кто-то слышит в себе гомон толпы и гул времени; он обречен на легкий успех и скорое забвение. Формалист фиксирует помехи в шуме эпохи. Эпигон хранит эхо былого. Лирик слушает голос ностальгии. Некоторым дается слышать поступь грядущего. Каждый поэт – иной. Или это не поэт, а версификатор. Или пророк (Орудие словесно бе духу святому). Но это чудо проходит по другому ведомству.
14.
Все стихи несовершенны. Даже пушкинские. Но все они – если это стихи, а не вирши – заставляют нас вспоминать о невозможном совершенстве, которого не выразить никому и никогда. Ибо, если будет создан абсолютный текст, все прежние и дальнейшие высказывания станут ненужными. Слава Аполлону, это невозможно. Поэтому не следует никого учить быть поэтом: этого никто не умеет. Поэты просто есть. Но нужно учить писать и учиться читать стихи.
Единственно возможное категорическое суждение о поэзии таково: о поэзии невозможно никакое категорическое суждение. Нет ничего более противопоказанного ей, чем декларации или инструкции типа: Поэзия должна быть … (далее благоглупости из школьного учебника по литературе).
15.
Поэзия никому ничего не должна; это мы ее вечные должники. Поэзия просто должна быть! Если свобода есть осознанная необходимость, поэзия – необходимость неосознанная, но столь же непреложная.
Служенье муз не терпит суеты, Пегас не признает узды. Муза не знает управы. Иначе говоря, поэзия не рождается в модальности д о л ж н о г о. Хотя поэты часто живут в долг – если им верят на слово. И жизнью расплачиваются по своим обязательствам.
