Для слабовидящих29 марта 2021 года орловскому поэту и прозаику Михаилу Турбину исполняется 80 лет.
Михаил Леонидович Турбин родился 29 марта 1941 года в городе Ливны Орловской области. Окончил исторический факультет Орловского педагогического института. Прошёл большой трудовой путь: служил в армии, учительствовал, работал в правоохранительных органах, на автотранспорте, в таможне.
Читатели знают Михаила Турбина как автора восьми книг стихотворений: «Корни» (1991), «Моя палитра» (1991), «Стихи» (1992), «Стреноженный покой» (1994), «Под вечным крылом» (2000), «По знакомой дороге» (2004), «На своём берегу» (2012), «Всё вокруг – моё» (2020); сборника рассказов «Неушедшее время моё» (2016) и многих публикаций в российских литературных журналах.
М.Л. Турбин – член Союза писателей России с 1996 года, лауреат Всероссийской литературной премии «Вешние воды» (2007), кавалер золотой Есенинской медали. Его литературная работа неоднократно отмечалась почётными грамотами Союза писателей России, орловских властей – областных и городских, многими общественными наградами.
И сегодня ветеран орловской литературы продолжает активную работу: продолжает писать стихи, часто встречается с читателями, в Доме литераторов готовится к выходу новая книга его рассказов.
Орловская областная организация Союза писателей России, Орловский Дом литераторов сердечно поздравляют Михаила Леонидовича с юбилеем, желают здоровья и новых творческих свершений!
Михаил ТУРБИН
***
Майского тончайшего отлива,
Лёгкие, чуть строгие на вид,
Облака плывут неторопливо —
Что-то их с берёзами роднит.
Белизна, кудрявость ли сроднила?
Не пойму, ответить не берусь.
Может, в них природа заложила
Тихую беспомощную грусть.
Это — тишь с предчувствием норд-оста:
Парус свис, плывём себе, плывём…
Это — грусть заросшего погоста
С одиноким в иве соловьем.
Позади река и бег излучин,
Лодку манит тишина ракит,
И ничто железный скрип уключин
С соловьиной трелью не роднит.
***
Размах России, солнечные дали.
Над полем ветер, отшумев, затих.
Мой слух кузнечики расстрекотали.
Я ничего не слышу, кроме них.
И ничего моя душа не хочет,
Лишь слышит их призывный, страстный зов,
И тишина без устали стрекочет,
Как мир любви — основа всех основ.
Какой простор! А тишины не много…
И миг застыл, как будто на века.
И дальний лес, и чёрная дорога,
И в серебре плывущая река.
МОЯ ПЕРЕСЫХАНКА
Сипит протяжно заводской гудок,
Смолкают звуки птичьей перебранки.
Тьму вытесняет зоревой поток
На улице моей — Пересыханке.
Наш дом стоит напротив проходной.
Голодный год — всего на свете мало…
Ещё я чую дым пороховой
В сгоревшем танке около вокзала.
Спешат рабочие на ранний зов,
Грязь обойти — и тут нужна сноровка.
Шагают мимо шлаковых домов
В замызганных фуфайках и спецовках.
Рать трудовая движется к станкам:
За братом брат, сосед ли за соседом,
И по мужским щетинистым щекам
Скользит не лучик солнца, а Победа.
В кузнечный цех уходит мой отец,
А следом мать — работать до потёмок.
Пищит сестрёнка младшая — птенец,
Да и у старшей голосишко тонок.
Двор опустел, лишь изредка щенок
В дверную щель просовывает лапу,
Но я сижу, готовлю свой урок
Под тусклым светом трехлинейной лампы.
Зовёт меня заборная дыра
Лучами солнца в радостные дали…
Бежит шумливо в школу детвора
По кирпичам исхоженных развалин.
Гудок смолкает, слышатся грачи,
По небу облака ползут, как рохли…
Во мне с тех пор овражные ручьи
Журчат, журчат — нигде не пересохли.
БИЕНИЕ
Бьют ключи не спеша из-под ила.
Просыхает весенняя грязь.
Отшумела река, отбурлила
И в свои берега улеглась.
Я иду по пологому спуску,
Словно Ной, переживший потоп.
Бьёт у кромки воды трясогузку
Радость жизни, как некий озноб.
Тень за птицей бежит торопливо,
Веселит меня тени игра.
Бьют лучи золотые по ивам,
По кудряшкам их из-за бугра.
Ивам первым пришлось приодеться,
Оживить весь речной окоём.
Бьётся, бьётся в груди моей сердце,
Ощущая душевный подъём.
У весны благодатная сила.
Слышу близко и даже вдали:
Бьют ключи не спеша из-под ила,
Словно пульс животворной Земли.
НА ОТЦОВЩИНЕ
Пахнет веками овражная глина,
Сыплется свежая, словно для памяти…
Вот она, Родина, — та, что не сгибла
С куполом храма на древнем фундаменте.
Тонет в садах городская окраина,
Вынырнуть хочет среди перелесков
Вместе с грачами, которых надраила
Кремом сапожным до яркого блеска.
Рядом завод напряжённо грохочет,
Дышит станками на полную мощность.
Здесь я когда-то трудился рабочим,
Утром вливался в чумазую общность.
В общность надёжную, данную Богом.
Зря говорят, что исчезла, разбита…
Как же схлестнулись друг с другом надолго
Дух трудолюбца и дух паразита!
Бой продолжается — вижу по лицам:
Стало улыбок побольше, чем хмури.
То ли Христос растворяется в ливенцах,
То ли расчетливый, хитрый Меркурий.
— Кто мы? Откуда? — несётся нередко
Глупость вопросов в газетном разливе.
Лично я знаю по собственным предкам:
Русским родился, а родом из Ливен.
***
Годы-невзгоды, раздумий разливы,
Звякнут монеты в горсти…
Сколько же Родине нужно счастливых,
Чтобы себя обрести?
Чаще встречаются хмурые лица,
Что не дружны меж собой,
Перед какою бедою сплотиться,
Встать миллионной стеной?
Вызов-то был, только вышло дороже,
Чем представлялось всегда.
Сил маловато. И всё же, и всё же
Кто нас сплотит и когда?
«Русские!» — слышится реже и реже,
Сузился отчий простор.
Кто-то смыкает лукавые вежды,
Русских не видит в упор.
«Люди теперь на земле пилигримы…»
Лжёт бездуховная рать!
Родина, совесть в душе неделимы,
Русским ли это не знать?
В РОДНЫХ МЕСТАХ
Былое временем изъято.
Подуло свежестью речной.
Шумит река у переката:
Шум ни о чём — безречевой.
Не видно сусликовых норок.
Родник глубокий обмелел.
Не так сгорбатился пригорок,
Как я его запечатлел.
Не той тропы ведут извивы:
Возник овраг перед тропой.
Заполонили берег ивы,
И плеск волны уже иной.
Отчизна! Милая, родная,
Ты только тем и ожила,
Что за спиной, не утихая,
Кричат, как встарь, перепела.
БЕЗЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ
Темнеют деревьев макушки,
На небе лупа не видна.
Тоска одинокой кукушки
Не выпита за день до дна.
То стонет с осины, то с ели,
То плачет с берёзы в ночи.
Летят соловьиные трели,
Лишь только она замолчит.
«Ку-ку» — эту грусть вековую
Понять неподвластно уму.
Кукует кукушка, кукует,
Не зная сама, почему.
Что выразить хочет невнятно
В беззвёздном зелёном краю?
Не знает никто, но понятна
Кукушкина грусть соловью.
ЯНВАРСКОЕ УТРО
На куполах сверкает злато.
Мороз невыносимо лют.
Среди рябин замысловато,
Дрозды, как призраки, снуют.
Снег окровавился местами:
Дрозды, куда-то торопясь,
Небрежно клювами-щипцами
Роняют ягоды, кормясь.
И к храму, словно эти птицы,
Морозу злому вопреки
Идут духовно окормиться
Походкой шаткой старики.
ПРЕДВЕСЕНЬЕ
То оттепель, то дикая пурга,
То тишина пушистая без стужи,
То снова ветер яростно снега
В сугробы уложил и одерюжил.
И вот конец приходит февралю,
Капельного лишь не хватает звона.
Закладывает мёртвую петлю
Над сквером Гуртьева весёлая ворона.
Как с горки, прокатилась на спине,
Орёт вокруг от изумленья стая.
Весну почуяла в морозной синеве
И в раж вошла плутовка озорная.
Закован в лёд пролив Пa-де-Кале,
Пурга свистит в Испании, Нью-Иорке…
А в нашем русском городе Орле
Весной запахли первые пригорки.
ПОПУТЧИК
Призрак ветра в ночи.
Дым печной лезет с крыш.
Из Орла мчится поезд в Воронеж.
«Что ты бродишь, старик, и не спишь?
Что ты бродишь?»
Он угрюмо молчит.
Сигарету вставляет в мундштук —
Неизменный свой недруг и кореш.
«Чем тебя растревожил колёс перестук?
Что ты смотришь?»
Ничего не видать за окном.
Лишь луна устремляется ввысь,
Да навстречу сугробы летят, словно кони.
«Ляг на нижнюю полку, уймись!
Что ты вспомнил?»
В тамбур вышел курить,
Про себя бормоча: «Сгибла Русь…»
Совесть что ль нечиста? Прячет очи…
«Ну, старик, погоди, я с тобой разберусь,
Надоел, нету мочи».
Засыпаю, согретый вином.
Доконала усталость вконец.
Вижу лампу и стол, рядом — мелкая яма.
Сочиняет донос беспокойный юнец.
На Мандельштама.
***
Учился я, служил, мужал,
Порой трепал напрасно нервы.
Нередко кончиком ножа
Вскрывал (для закуси) консервы.
Входил в крутые виражи
И выходил — всё честь по чести.
И о заначке не тужил,
Не находя её на месте.
Случались мелкие долги —
Все отдавал их, до полушки…
Скучал, когда мои враги
Неумно ставили ловушки.
А мой отец мастеровой
Чтил ясный свет не в абажуре,
Участник битвы под Москвой,
Под Кенигсбергом и в Маньчжурии.
Он попадал в спираль Бруно,
Когда неслись победно лыжи…
Война прошла, но всё равно
Носил в кармане пассатижи.
Запомнил я слова его:
«Спешить не надо в три аллюра,
В труде приходит мастерство —
Легко даётся лишь халтура…»
Мне лучше пишется в дожди,
И мастерство строки осенней
Манит, маячит впереди —
На вираже крутом, последнем.
