***
Тенью русской словесности,
Отголоском чужого мгновения
В нищете и безвестности
Умирает моё поколение.

Ни войны вроде не было,
Ни беды – так, одни передряги,
А деваться-то некуда,
Кроме белой бумаги.

КАМЕННАЯ КНИГА

Из немоты, из глухоты, из чрева
Земли, которой правда не нужна,
Она встаёт – без нежности, без гнева,
Безумьем справа и безумьем слева, –
Загадочны чужие письмена.

Я знаю, эта книга превратится
В сосну, в ручей, в покатые холмы,
И в странницу, и в чистую страницу,
И в никому неведомую птицу,
И в молнию, разящую из тьмы.

Не дай прожить пустынником, природа!
Дай прочитать холмы и письмена,
Где в каждом камне – продолженье рода,
Где каждый знак – на языке народа,
Где каждый злак родного небосвода
Касается,
где каждый стяг – страна.

***
В недобрый час нахлынет вьюга
Раскосой дикою ордой,
С тобой, как бывшая подруга,
Она расплатится с лихвой.

Нахлынут — никуда не деться —
Бессонница, луна, сова…
О, где ты, юность,
где ты, детство?
Какие странные слова!

Под хлопанье дверей подъездных,
Под лязганье железных крыш
Ты ужаснешься — и ни с места!
Окоченеешь, замолчишь.

Фонарь (а улица клубится!)
Раскачивается вкривь и вкось,
Как бы больная бьется птица,
Когда взлететь не удалось.

Лицо, залепленное снегом,
Уж не похоже на твое —
Ты тоже станешь печенегом,
Сев на коня, схватив копье,

Свои дела покончив разом,
Навек забыв родную речь
И навсегда отбросив разум,
Который незачем беречь.

***
Дерева потонули во мраке,
И кусты, и мосты, и дома,
Но встаёт на бессонной бумаге
Чей-то лик, словно Совесть сама.

Я-то знаю, закончена повесть,
Я не знаю, что будет потом.
Словно Совесть встаёт,
словно Совесть,
Белый облак над чёрным хребтом.

То ли годы как сны промелькнули,
То ли сны точно годы прошли…
Я стою в карауле, и пули
Гимнастёрку мою обожгли.

Только смерть, что легка на помине,
Только жизнь, что даётся с трудом,
Никогда уже больше отныне
Не поселятся в доме моём.

САХАЛИН

Вместе с тучей, ползущей за ворот,
Как последнюю твердь принимай
Этот юный и пасмурный город,
Этот дикий и северный край.
Этот остров, где слышатся звуки,
Не вошедшие в обиход,
Эту область любви и разлуки,
Где всему свой напев и черёд.
Принимай бытия телеграммы,
Что должно совершиться — вершись!
Не интригою мелодрамы,
А трагедией полнится жизнь.
Смех и слёзы твои — вперемешку,
И снега — на вершинах души.
Принимай телеграммы, не мешкай,
Смех и слёзы твои хороши.
Подпевая неслышному хору,
Принимай до скончания дней
Эти близкие снежные горы
В обрамленье холодных морей.
Принимай! Это только начало, —
И свои возводи города.
Что за музыка там зазвучала?
Я не слышал такой никогда.

***
Иду с бадейкой деревянной по воду,
Подаренную ночь не торопя.
Звенит конец оборванного провода,
Звенит во тьме морозная тропа.
Под музыку размеренную ворота,
К железному звену кладя звено,
Я задрожу от счастья и от холода,
От счастья и от холода — равно.
Что там мерцает в глубине колодезной?
Темна вода, полна бадья… Гляди!
Как пойманная рыбина, колотится
Студёная звезда на дне бадьи.
Я знаю, что такими вот ночами
В глухой, непроходимой тишине
Она сожжёт холодными очами
Моё жильё с холстиной на окне.
Что ожидает встреча неминучая,
Лишь только снова выйду за порог…
Стоит звезда — печальная, падучая –
Над хлябями нехоженых дорог.

***
Мой молчаливый ледоход!
Я на мосту. В кармане булка.
Трамвай звенит из переулка,
И солнце красное встаёт.

Каким же чудом я узнал,
Что лёд проснулся на рассвете,
Что на мосту собрались дети,
В руках у каждого — штурвал?

Нам было видно: ледоход,
Как пароход, уходит в море.
Но ледоход растает вскоре,
А пароход отыщет порт.

Итак, да здравствует игра
До слёз, до головокруженья!
Да здравствует воображенье,
Что мир пронзает как игла!

Земля над бездною висит
Как яблоко, и голос чей-то –
Не твоего ль дыханья флейта?–
В зеленой кроне шелестит.

***
Чтоб сумерек продлить очарованье,
Замри перед последнею чертой,
И явится к тебе воспоминанье,
Как из окна сноп света золотой.
Закрой глаза — теперь не надо зренья,
Ещё ночные сны не зажжены,
Но сумеречное приуготовленье
Порой важней явления луны.
Оно наполнит древние колодцы,
Безропотно склонясь перед судьбой,
И, обратясь в слова, переплеснётся
На чистый лист, подставленный тобой.

***
Уже опали наши рощи,
Закутаемся до бровей.
Наверно, можно было проще
Дожить до старости своей.

Как будто крылышками вея,
По льду подошвами скользя,
Наверно, можно веселее,
Но бесприютнее – нельзя.

Какое время наступило
В моих степях, в моих лесах!
Как странно кружатся светила
В моих полночных небесах!

***
Чьи ангелы там пролетели,
Едва обозначив маршрут?
Они уж на этой неделе,
Наверное, в рай попадут.

Привычен им путь, хоть не близок
Над лесом, над топью болот.
Как пуст, как убийственно низок
Остался без них небосвод.

Как странно, леса да трясины,
Да серое небо кругом.
Уже половина России
Как вихрь понеслась за окном.

Уже за окном, за вагоном,
За поездом – где? не догнать! –
Промчались избушка с поклоном,
Церквушка да чёрная гать.

А ты и не сделал ни шагу,
Лишь только мелькала окрест
Земля, не попав на бумагу
Из этих заброшенных мест.

Мелькали, мелькали, мелькали
Глухих километров столбы
Как спутники русской печали
И русские знаки судьбы.

Огромные дыбились ели,
Продутые ветром насквозь,
И трубы старинные пели, –
Чуть сердце не оборвалось.

Но если смотреть, не мигая,
Сквозь эту свинцовую мгу,
Почудится, верно, другая
Россия на том берегу.

В её рукавах – по жар-птице,
И в красных цветах сарафан,
С которым, наверно, сравнится
Один Мировой океан.

На ней драгоценный кокошник,
И русые косы у ней,
У той, что не топит, не крошит,
Не душит своих сыновей.

СТРЕКОЗА

Взгляд и крылья серафима,
Вся в клубах огня и дыма,
Провидением томима,
Прилетела стрекоза.
Ах, продлись хоть на мгновенье
Это странное виденье –
Золотое оперенье,
Разноцветные глаза.
Что за нею вырастает?
Xто над кронами витает?
Тьму со светом обручает
И теряется во мгле?
Где трепещет каждый атом
В поле, ужасом объятом,
В океане бесноватом,
В небесах и на земле.
Чей засушенный листочек
Бьется между клейких почек?
Что за облик, что за почерк
Проступают из древес?
Смотрят в небо вяз и ясень,
Лист рябины жёлт и красен.
Только вымолвишь – прекрасен! –
Глядь, а он уже исчез.
Сновиденья, упованья,
Грёзы, разочарованья,
Обольщенья и страданья
Чем ни дальше, тем видней.
Белым облачком былого,
Грустным вальсом Льва Толстого,
Тенью века золотого
Всё кружатся меж ветвей.
Ах, кого там бьют с размаху?
Кто там стонет, рвёт рубаху?
Чью там голову на плаху
Положили палачи?
Золотое оперенье…
Где ты, чудное мгновенье?
Родина, долготерпенье,
Ни креста и ни свечи.
Что ни спрячешь за спиною,
Жизнь моя, побудь со мною.
С неизбывною виною
Чем покажешься в конце?
Я не знаю… Флейтой, скрипкой?
Женщиной? Тюремной пыткой?
Иль загадочной улыбкой
На заплаканном лице?
Дни твои так долго длятся,
Сны твои так сладко снятся,
Трепещат, шуршат, сребрятся
В пропастях добра и зла
Над годами и над нами
И над нашими трудами,
Над зелёными прудами
Твои лёгкие крыла.

***
Жизнь моя, удивительно длинной
Ты казалась… Что кажется – ложь.
Я хотел, чтоб ты стала былинной, –
Ты былинкою в небе плывёшь.

На мосту через эту речонку
Хоть бы раз мне ещё постоять,
Как мальчонка в холодной кепчонке,
Глядя в небо опять и опять.

***
– Старик, так долго длится ночь
На этом берегу.
Старик, ты должен мне помочь,
Я больше не могу!

Нет света ни в одном окне
И ни в одном глазу…
– Ну что ж, – старик ответил мне, –
Садись, перевезу.

Но с этим берегом простись,
Мы на краю времён.
– Дедусь, как звать речушку?
– Стикс, –
Ответил мне Харон.