Для слабовидящих7 сентября 2022 года исполняется 90 лет со дня рождения советского, русского писателя, уроженца Орловщины Александра Александровича Бологова (1932 — 2019).
Александр Бологов родился 7 сентября 1932 года в Орле, в семье железнодорожных рабочих. Ещё ребёнком узнал войну. Многое из того, что довелось пережить мальчику в 9-11 лет в оккупации, позже стало материалом для его произведений. Именно тогда, как говорил сам Александр Александрович, он увидел героев своих повестей среди тех, кто жил с ним рядом.
В 1949 году Александр Бологов окончил школу юнг Балтийского флота в Риге. С 1950 года стал курсантом механического факультета Мореходного училища в городе Ломоносове под Ленинградом. Здесь произошла его встреча с преподавателем, учёным-филологом Е.А. Майминым, влияние которого в значительной степени предопределило дальнейшую судьбу Бологова как писателя и человека.
В 1955 году после окончания мореходного училища работал мотористом буксира, механиком на судах Вспомогательного флота, плавал в северных водах, позже преподавал в Мурманской мореходной школе. В Мурманске же, в молодёжной газете, был напечатан его первый рассказ. В 1963 году по приглашению своего учителя Е. Маймина – приехал в Псков. Заочно окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета.
В Пскове несколько лет работал учителем литературы в средней школе № 8, затем перешёл в Псковское отделение издательства «Лениздат» — редактором.
Александр Бологов создал и собственную филологическую школу, как отмечал известный псковский писатель Станислав Золотцев, «буквально взрывая стилем своего преподавания схематизм педагогических директив того времени». Под его началом действовало литературное объединение «Молодо-зелено» и Школьный театр опусов. Сам Бологов был активным участником и душой этих объединений, к нему тянулись свежие и молодые силы, все, кто верит в то, что звезды действительно «зажигают», что это — «необходимо».
Первая книга Александра Бологова «Если звёзды зажигают» вышла в свет в 1972 году в Ленинграде в Лениздате. В 1973 году, после выхода повести «Сто тринадцатый», опубликованной в журнале «Юность», его приняли в Союз писателей СССР.
В издательстве Лениздат А. Бологов проработал восемь лет (с 1969 по 1977 год); там вышли первые крупные книги о псковской земле: «Непокорённая земля Псковская», «Псковский край в истории СССР» и др. В 1970-1980 годы его повести и рассказы печатали журналы «Наш современник», «Москва», «Подъём», «Нева», «Север». Книги «Последний запах сосны», «Облака тех лет», «Как далёкое сердце», «Избранное» в двух томах вышли в издательстве «Современник»; издательство «Советская Россия» выпустило книгу «Один день солнца».
Лучшие романы и повести писателя изданы в двухтомном собрании избранных произведений. В 1983 году за книгу повестей и рассказов «Последний запах сосны» Александр Бологов получил премию Союза писателей РСФСР «За достижения в прозе». В 1995 году – премию Администрации Псковской области за роман «Слепые крылья мельницы». В 2006 году – премию В. М. Шукшина в конкурсе «Светлые души».
25 лет Александр Александрович Бологов избирался председателем Псковского регионального отделения Союза писателей России. Долгие годы был членом Приёмной комиссии Союза писателей России. Как отмечал сам писатель «работа в Союзе писателей питала и разум мой, и душу», он участвовал в подготовке и проведении Пушкинских праздников поэзии в Михайловском, побывал в разных регионах России. Часто посещал и свою малую родину – Орловщину.
Из автобиографического очерка
«…Не так давно, будучи на родине, в Орле, передал тамошнему литературному музею И.С. Тургенева несколько своих книг. В давнее уже время первым из писателей Орла, с кем я подружился, был — тогда, в конце 70-х, ответственный секретарь организации — поэт и краевед Василий Катанов. Позже тёплые отношения (в короткие встречи на съездах да в отпускных побывках) сложились с поэтами Виктором Дронниковым и Геннадием Поповым…
… Вскоре после передачи в музей книг получил письмо от заведующей его фондом «Редкая книга» Лилии Георгиевны Солодухиной с предложением сотрудничать с музеем и при возможности прислать какие-нибудь личные материалы. Письмо выдавало доброго, внимательного — в общем, хорошего человека. Ещё раньше, в 1981 году, в Орле вышел биобиблиографический словарь «Писатели Орловского края». Там нашёл я и свою фамилию, — очерк обо мне написал орловский краевед И.А. Красноносов…
…Так кто же я, пишущий повести и рассказы, — орловский (там у меня могила матери) или псковский (где у меня могила сына)? Я — русский, а родина моя — Орёл… Там у меня живут два брата и две сестры…»
А.А. Бологов (март 2006 года)
Река и город детства
(к 90-летию со дня рождения Александра Бологова)
7 сентября 1932 года в Орле родился писатель Александр Александрович Бологов. Его родовые корни – крестьянские, в Орловском и Мценском уездах. Но появился на свет он уже в семье горожан-железнодорожников. Вот отрывок из автобиографического очерка: «Самое раннее, что я помню, – мы с мамой идём по полотну железной дороги из кондукторского резерва, где она работала проводником… Шпалы друг от друга на расстоянии маминого шага, а мне – либо скакать с одной на другую, либо после каждой оступаться в гравий… Это трудно, – я часто спотыкаюсь и умоляю маму взять меня на руки. Она останавливается, вытирает глаза и повторяет: «Ну, сыночек, иди сам, иди… Ты же видишь, у меня сумка тяжёлая…» А я хнычу, бегу ей, пошедшей дальше, вслед и опять спотыкаюсь…»
Обыденная, казалось бы, зарисовка. В ней – лишь намёк на огромные, но такие обыденные и привычные тяготы, с которыми пришлось столкнуться нашим соотечественникам в те трудные годы. В 2018 году в Орле вышла книга Бориса Солоневича «На советской низовке: очерки из жизни низового советского люда», в которой без прикрас, без пафосного энтузиазма газетных передовиц показано, как тогда работали и жили местные железнодорожники. В первую очередь, это были тяжелейшие условия труда: грязь и копоть, езда на тормозных площадках в мороз, адская жара паровозных топок, неимоверные физические нагрузки, бесконечные сверхурочные работы, частые поломки и аварии.
Несмотря на привилегированное положение железнодорожников в городе, жилось им далеко не вольготно. Солоневич приводит такие примеры: «За два года, которые я провёл в соседстве с семьёй слесаря, [его дочь] Аня только раз получала молоко… В дни существования карточной системы и твёрдых цен семья слесаря получала в месяц на всех четырёх едоков: хлеба – 28 кило (1600 граммов в день: 600 – слесарю, по 400 – жене и матери и 200 – девочке), сахара – 2 кило, крупы – 5 кило, картофеля 20 и сельдей – 2,5. Изредка выдавали – неровно и неопределёнными количествами постное масло. Мясом и коровьим маслом ТПО [транспортное потребительское общество] никого не баловало».
Бологов вспоминал: «Мы жили на окраине города в бывшем Свято-Введенском монастыре – с крупным храмом и часовнями по углам обнесённой высокой кирпичной стеной территории, густо застроенной деревянными домами – в них были кельи монахинь». Действительно, до железнодорожников в этих аккуратных деревянных домиках (некоторые сохранились до сих пор) жили обитательницы монастыря. Однако после закрытия монастыря «большинство сестёр поселилось на частных квартирах в Пятницкой слободе. Некоторые монахини жили неподалёку от Благословенной церкви или в окрестностях Орла. В своих прежних домах смогли остаться жить очень немногие».
Новым пролетарским жильцам почему-то мерещились скрытые под полом богатства. Бологов писал: «Хорошо помню в доме (в нашей половине, во второй жила другая семья) сухой чистый погреб с лазом из кухни, средних размеров русскую печь и хрусткую гречишную засыпку потолка на чердаке. Среди обитателей Рабочего городка (так был назван монастырь при Советах) ходила байка о кладах, спрятанных монахинями либо в погребах, либо на чердаках, и не в одной прежней келье, – они были тщательно обследованы каждым новым поколением».
Рабочий городок служил своеобразной доминантой обширной юго-восточной окраины города. Выросшая в трёх кварталах отсюда Людмила Ивановна Алексеева (родилась в 1927 году) делилась в своём мемуарном очерке: «Мне запомнился базар около монастыря. Под его стены приезжали торговцы из Куликовки, Грачёвки, других пригородных сёл. Привозили товары: яблоки, картошку, другие овощи. На базар ходили даже дети… В клубе Рабочего городка, устроенном в бывшем храме, показывали кинофильмы».
Монастырь долго оставался притягателен для людей и как православная святыня, из-за чего здесь в 1930-е годы развернулись трагические события: множество монахинь было репрессировано…
Накануне войны Александр Бологов поступил в 1-й класс средней школы № 32. Школа располагалась не близко к его дому (примерно в 1,5 – 2-х километрах), но её выбор определялся тем, что учебное заведение находилось в ведении НКПС – в школе учились дети железнодорожников (до революции и в первые послереволюционные годы в этом здании размещалось управление Риго-Орловской (Орловско-Витебской) железной дороги). Приведём отрывок из воспоминаний Людмилы Алексеевой: «Школа мне очень нравилась. Там был красивый вестибюль. Стены его были украшены стендами, посвящёнными физической культуре. Вход в школу, большой и красивый, находился в Трамвайном переулке. Я помню его красивые двери и лестницу… Помню учительскую с гардинами, с красивыми стульями и кожаными креслами. До войны в школе очень хорошо была поставлена физкультработа. В школьном дворе имелся прекрасный физкультурный зал, очень просторный. В его витринах хранились награды за спортивные достижения».
Одно из ярких воспоминаний детства Александра Бологова – мост через Оку на железнодорожной линии Орёл – Брянск. В рассказе «Заговорённый мост» он писал:
«Мост и до войны сильно охранялся, и вся округа знала про случай, когда охранник застрелил мужика с Луговой улицы, который на спор взялся проплыть под его крайней опорой. Стража открывала огонь без предупреждений, на каждой ферме так и было написано: “Стой! Стреляю!” Ну и застрелили его, как дурака. А потом с моста ни звука, будто ничего и не стряслось. Река пронесла этого чумного под мостом, как бревно, он ещё долго был виден над водой.
Мы жили недалеко от моста, в частной застройке: дома тут были сплошь деревянные, с огородами, как в деревне. К гудкам паровозов, к шуму проходящих поездов – не очень сильному, потому что по мосту они двигались черепашьим шагом, – все вокруг привыкли, по ночам спали спокойно. Покой ушел с начала войны, когда мост стали бомбить».
Район Рабочего городка, где скрещивались магистральные железнодорожные линии, был объектом налётов вражеской авиации буквально с первых дней войны. Годы спустя писатель скажет: «Каких же усилий потребовала жизнь от моей матери, сохранившей в войну всех нас – пятерых своих детей (младшей сестре к началу войны было полгода)… Все более или менее ценные вещи были обменены в деревнях на картошку, зерно (мололи сами на соседской ручной мельнице-самоделке): швейная машинка, стандартные настенные часы, бельё, подушки, венчальная икона мамы, посуда… Что ещё могло быть “ценным”? Помню деревню, куда ходили с мамой “менять”, Путимец, – от Орла в 25 километрах. По голым снежным полям, растирая в мороз худые коленки».
Фашистская оккупация вызвала в Орле мощную волну сопротивления. Одним из очагов подпольной деятельности стали Курские улицы, причём практически все подпольщики этого района – старшеклассники или совсем недавние выпускники 32-й школы. Многие из них погибли в фашистских застенках, были награждены посмертно.
Становление ровесников Бологова происходило в атмосфере святой борьбы, героики, подвига. А ещё в школе была удивительная атмосфера творчества и благоговения перед литературой. Да и как могло иначе сложиться в Орле, городе, взрастившем множество писателей? В том же Введенском монастыре в числе монахинь была сестра Николая Лескова (он, квартировавший в гимназические годы неподалёку, описал обитель в одном из романов), здесь доживала свои дни Евдокия Коротнева – по преданию, прототип Лизы Калитиной из романа «Дворянское гнездо» Тургенева. А здание школы помнило юного Ивана Бунина, который недолгое время служил железнодорожным чиновником в управлении. Бологов вспоминал, как «стал заниматься» творчеством: «Классе в 5-м неожиданно сложил в уме стихотворение, строчек восемь. Потом записал его на листке и удивился и заволновался: я написал стихотворение! Вот они – строчки, ритм, рифмы. И это — о том, что говорят простой речью. Потом стал писать в подражание Маяковскому – о себе, однокласснице, в которую был влюблён».
Не случайно будущий писатель скажет потом: «Многое из того, что пережил в 9–11 лет, станет позже материалом для моих повестей. Именно тогда я увидел героев моих повестей среди тех, кто жил со мною рядом». На орловском материале построены повести Бологова «Билет в прицепной вагон», «Если звёзды зажигают…» (городская часть повести), рассказ «Не своя воля». Он отмечал в письме в Орловский литературный музей: «Вся повесть “Свои дети”, по существу, содержит материал орловский. Все герои её – люди военного и послевоенного Орла. Даже фамилии (их сохранила память) – чисто орловские, нигде мне не встречавшиеся – Подчуфаровы, Грибакины и т.д.».
Много автобиографических моментов в рассказе «Один день солнца» – о первой любви и о первом стихотворении, написанном для одноклассницы. Однако, что-то здесь вне рамок реальной биографии писателя – и 10-й класс (сам Бологов, поступив в школу юнг Балтийского флота в Риге, 15-летним подростком уехал из Орла по окончании 5-го класса), и совместное обучение мальчиков и девочек (в 1943 – 1954 годах в городских школах учились раздельно, так, 32-я орловская школа стала женской, но в этом же здании половину заняла 30-я мужская школа). Это действительно рассказ, а не отрывок из мемуаров: автобиографическое, реально бывшее щедро перемешано с придуманным.
Куда более фактографическим оказался рассказ «Туда и обратно» о взрослении послевоенного подростка. Здесь читатель встречает уже знакомую примету – мост, только в этом тексте не железнодорожный, а трамвайный, к тому же взорван. На самом деле мост взорвали не красноармейцы перед отступлением, а уже фашисты в начале августа 1943 года. Впрочем, местным жителям были памятно и то, как этот же мост был взорван перед вступлением в Орёл белогвардейцев в октябре 1919 года: «Трамвайный мост через нашу речку был взорван за день до того, как в город вошли немцы. Его фермы кособоко свесились с опор, и картина эта всегда притягивала взгляд. Ещё одна, пешеходная переправа находилась ниже по течению – над плотиной, которую, слава богу, наши или не успели или не захотели взрывать. А у нас на окраине был свой перевоз – канатный, на большой лодке-плоскодонке. С неё хорошо был виден мост с пустыми пролётами. Трос на переправе провисал в воду, и при его перетяжке с направляющих блоков ручьём текла вода. Тянуть его было делом лодочника, но он обычно, собрав с народа деньги, садился на корме, а за канат брался кто-нибудь из пассажиров, да и не один…».
Из начала рассказа читатель может понять, что перевоз – вынужденное, временное решение в послевоенном городе, в связи с невозможностью наладить трамвайное движение. На самом деле, эта переправа существовала задолго до начала войны.
На глазах у матери и других пассажиров герой (он же рассказчик) прыгнул в реку с лодки и впервые поплыл. Буря чувств: и страх, и отчаяние, и восторг, и гордость. Когда у незадачливого пловца силы иссякли, его спас бросившийся в воду перевозчик: «Потом я не раз переплывал тут речку, даже научился делать два конца без отдыха – туда и обратно, но долго не забывал, как мокрый, голый, уцепившись за мамину руку, никак не попадал ногой в узкую штанину. И как все вокруг не отводили от меня бесстыдных глаз… А мама дрожащими руками держала меня за плечо и повторяла “Ах ты, господи… Ах ты, господи!” Но в голосе её не было особого испуга и осуждения, как в самом начале. Я даже подумал, что она уже простила меня за мою выходку, – не со зла же я, ёлки-палки, кинулся в воду! И ведь выплыл же – живой, здоровый. Платком, снятым с головы, она вытирала мне спину и плечи, а я глотал воздух и радовался, что на мокром лице моём не было видно другого – скатившихся, как ни старался удержать их, слёз…»
Город детства, город первой любви, – увы, Орёл, при всей ностальгическом свете и теплоте, предстаёт далеко не идиллией в прозе Бологова. Характерен в понимании позиции автора рассказ с именно таким названием – «Любимый город». Он абсолютно автобиографичен – кусочек из жизни, где на островке времени и пространства нераздельно слиты юношеская любовь, горечь от разлуки с родным домом и внезапное понимание того, что дороги жизни так или иначе начинают вести тебя куда дальше этих старых переулков, где по-прежнему царят шпана и нищенский взгляд на мир. Вот первый отрывок, назовём его позитивным и вдохновляющим; волнующий образ города: «Витёк Посохин шёл по Московской улице. Дыхание, согретое уходящим солнцем, полное свободы и силы, легко несло его по родным дорожкам. Несло, как на крыльях, что раскинула душа над любимым городом, над тихой речкой, которая где-то далеко-далеко впадала в воспетую в песнях великую Волгу; над старым монастырём, кирпичные стены которого, как снег весною, подтаивают каждый год, – до сих пор люди роются в них, выискивая пригодные для дела кирпичи; над теми дворами и тупиками, где до самого школьного сентября босые ноги слышали тепло земли; над тем домом, наконец, где сердце его впервые дрогнуло, как птица в опасности, от близости Люськиного лица…»
Спустя три страницы перед читателем открывается то, как непросто найти себе занятие по душе в этом, пусть даже очень любимом месте: «Его город был небольшим. Пединститут, филиал какого-то столичного института, три техникума и несколько училищ составляли всю его образовательную базу. И Посохин ведь собирался в своё время в железнодорожный техникум, – надо было получить надёжную специальность. Но буквально за неделю до приёмных экзаменов в техникуме, по газетному объявлению, взял документы назад и, дождавшись из Риги вызова, умчался к Балтийскому морю. Может быть, только одна библиотекарша из детской библиотеки и знала, сколько книг о море и моряках прочитал до этого остроглазый читатель из тридцать второй школы».
И снова лирическая зарисовка, которая будет перечёркнута описанием вызывающего нападения местной шпаны: «В чёрном кителе с двумя нашивками на рукавах, в мичманке с белоснежным чехлом и новых комсоставских ботинках, Виктор Посохин шёл по Московской к дому Люси Комаровой. Так же трепетно, как и три года назад, билось его сердце, как бы с некой высоты, где парят птицы, озиравшее крыши домов на Грузовой и Пушкинской улицах, сады и огороды за лёгкими заборами, непроезжие овраги, посреди близких душе переулков».
Сцена зверской драки не на жизнь, а насмерть – ключевая не только в сюжете рассказа. Это, пожалуй, и подсказка будущим биографам писателя, когда они попытаются понять, почему будущий писатель уехал из Орла и, даже после достаточно длительных скитаний и морских походов, уже не вернулся в него. Он не хотел стать одним из той своры бандитов, не хотел стать обывателем, он рано почувствовал своё призвание как человека творческого и искал себя уже в другой жизни.
Да, Бологов не вернулся в Орёл. В его последующую судьбу вошли не менее замечательные города, такие, как Рига, Ленинград, Мурманск, Москва… Более полувека его жизнь была связана с Псковом – работал здесь учителем в школе № 8, старшим редактором в отделении Лениздата, был принят в Союз писателей СССР и на протяжении 25 лет возглавлял региональное отделение Союза писателей России. Его творческие заслуги отмечены всероссийскими литературными премиями, коллеги неоднократно избирали заместителем председателя приёмной комиссии и членом Высшего творческого совета Союза писателей России.
Весом вклад Бологова в духовное развитие Псковского края не только как писателя (автора десятка книг прозы), но и как краеведа, составителя и редактора вошедших в историю краеведческих книг. Его перу принадлежат четыре издания путеводителя по Пскову (1974, 1979, 1988, 1997), текстовая часть фотоальбома «Псков» (1976). В Лениздате редактировал первые крупные книги по истории области: «Псковский край в истории СССР» (1970) и «Непокорённая земля Псковская» (1976). Также Бологов является составителем сборников «В пути» (1981), «Устье» (1981), «Синева берегов» (1982), «Звенья» (1988), «Вчера и сегодня. ХХ век. Антология псковской литературы» (2001), «Скобари» (1995, 2002, 2004, 2012) и других. Умер Бологов 17 июня 2019 года.
Город детства и отрочества остался навсегда в его сердце. Трудные годы (голод, репрессии, война, разруха), но по-своему счастливые годы в Орле во многом определили личность писателя, его нравственные ценности, умение видеть и понимать жизнь.
Алексей Кондратенко
